Глава вторая
Милиционер Птицын и его жена когда-то давно были одноклассниками: он у нее списывал диктанты, сидя на парту дальше от доски и от учительницы русского языка и литературы. То есть формально, согласно свидетельствам о рождении и аттестатам зрелости, они всю жизнь оставались ровесниками; но, как часто бывает в русской жизни, за годы совместного бытия и быта то ли жена далеко обошла мужа в общем развитии, то ли муж отстал в связи с трудной работой и многой выпивкой, – так или иначе, по сути дела, к тридцати семи жена милиционера оказалась безусловно старшей в этой паре и этой семье.
Звали ее Хельга. Это не была кличка, данная ей многочисленными поклонниками за тугой привлекательный зад: даже сам милиционер Птицын говаривал, что она очень расторопна по ходовой части, – так он изящно выражался. Нет, она была Хельгой отродясь, по паспорту, -имя в наших краях удивительное и ни в каких святцах не значащееся.
Возможно, ее родные, мать и незамужняя тетка – отца в семье женщины в грош не ставили, хоть был работящим и непьющим, только слишком уж тихим, не дрался, – назвали ее так в честь очень популярного в начале шестидесятых серванта из стран народной демократии. Муж звал ее по-домашнему просто Хель, а сильно выпивши и хлопая себя по ляжкам – Хиль, а то и просто – Эмка, производное, вы понимаете, от
Эмиль, – это была одна из самых остроумных и коронных его шуток. Еще он любил говорить в раздражении ну и Хель с тобой, но это уж с порога, чтоб не схлопотать кухонным полотенцем по мордасам.
Оба они были из хороших пригородных почти трезвых рабочих семей, но выучились на инженеров: во второй половине семидесятых, в разгар развитого социализма и бесплатного образования, это было и вполне возможно, и распространено, – да что там, при советской власти половина страны была интеллигентами в первом поколении.
Она была инженер-химик, он – инженер-механик, и вплоть до начала конца социализма в нашей отдельно взятой стране она работала в ящике, и он работал в ящике, каждый в своем. И им хватало. Но с пришествием юного советского капитализма стало больше соблазнов, и всем как-то вдруг стало нехватать. И семье Птицыных тоже.
Инженера Птицына подбил пойти в милицию сосед по гаражу. Не в постовые, конечно, или там в участковые, а в лабораторию на Петровку. Птицын оказался сильным специалистом в области оружия вообще, баллистики в частности. Трудился он в лаборатории по части оружейной криминалистической экспертизы, и ко времени Коттеджа был уж капитаном с правом ношения табельного оружия. Он, светлый шатен, отпустил усы, но вылезли они отчего-то пегие и совсем светлые, чуть пожелтевшие от никотина и придавали ему вид дураковатый.
Птицына же пошла в бизнес.
Кооперативы и фирмы, в которых она подвизалась, открывались и закрывались, потом регистрировались новые, потом и те прогорали, но росли другие; на круг она стала зарабатывать еще на заре своей новой деятельности раз в пять больше Птицына, милицейского оклада которого хватало лишь на пиво Очаковское, водку и бензин. Квартиру отремонтировала. К даче отца где-то за Яхромой, точнее – к деревенской избе деда, доставшейся семье в наследство, Хельга пристроила веранду, мезонин, соорудила летний домик. Купила в баньку новый котел. У нее появилась, произносимая всегда не к месту, присказка для меня это копейки. Два раза возила мужа на Кипр и один – в Анталию, отели не ниже трех звезд, посмотрели мир; дочку-троечницу направила в платную английскую школу. Наконец -самый удачный этап ее карьеры – она оказалась на месте бухгалтера без права финансовой подписи фирмы широкого профиля со сказочным именем Феникс. Именно в этой фирме, похоронив свою карьеру в вычислительном центре Госплана, – собственно, Госплана тоже скоро не стало, – и оказалась жена Гобоиста. И попала в объятия мадам Птицыной.
Фирма Феникс имела своего прикормленного человека на Петровке – по рекомендации милиционера Птицына – и занималась не вполне легальным, но очень прибыльным бизнесом, – а кто и тогда, и сейчас занимается вполне законным? А именно – обналичкой. Впрочем, по мелочи фирма работала и по отмыванию зеленых, с каковой целью была открыта дочерняя компания ХиД, в расшифровке – Хельга и Друзья, занимавшаяся поставками импортной мебели в российские магазины.
Директором и основателем Феникса был умный кандидат физико-математических наук Владик, умный, но дурак, по определению бухгалтера Птицыной. С ее точки зрения он совершил два абсолютно пагубных для бизнесмена поступка: первый – переспал на третий день после заключения контракта с ней, бухгалтером Птицыной, второй -после этого, даже когда первый пыл угас, продолжал ей слепо доверять. Впрочем, ни в какой бухгалтерии он все равно ничего не смыслил – был артист мысли и комбинации, не больше – и не мог нарадоваться, что не надо вникать в бумаги, в которых ничего не понимал, и что с бухгалтером ему повезло, как никому. Таким образом, сейф фирмы был для Птицыной широко открыт. А коли так, то выходило, что кем бы там по уставным документам этот самый Владик ни числился – хоть Папой Римским, – держала бизнес в руках химик Птицына. И крепко держала. Причем очень хорошо устроилась: ведь в случае чего никакой ответственности она не несла, подписывал, что она давала ему подписать, Владик.
Знающие люди скажут: так можно жить в Сочи, даже не зная прикупа. А Птицына к тому же и прикуп знала. Потому что во время одной из самых блестящих операций Феникса, войдя в соприкосновение с представителями одной южной республики, временно находящейся в составе Федерации, и проведя с ними трехдневное рабочее совещание в подмосковном пансионате Русь, она вычислила всю механику южной аферы и, там прибавив, там отняв – скалькулякнув по-быстрому, как она выражалась, – поняла, что озолотится, вполне сможет бросить своего милиционера и уехать на постоянное место жительства на острова. На какие именно – она не знала, но с пальмами; впрочем, всегда можно справиться у знающих людей, однако не на Кипр, ну уж нет… Потому что речь шла не о месячных четырех штукарях зеленых, но примерно о двух третях годового бюджета небогатой автономной республики, живущей на дотации Центра.
Но ей не повезло – осталась в совке, вздыхала Птицына. Потому что по возращении из подмосковного пансионата на родину степняков взяли следователи по особо важным делам государственной прокуратуры. Человек с Петровки на второй же день сказал, что надо рвать когти. Фирма Феникс закрылась. Сейф оказался пуст. К Владику повадились кредиторы, с помощью бандюков отобрали машину, пятикомнатную квартиру на Смоленской и недостроенный кирпичный особняк на берегу Истринского водохранилища, при этом сам Владик чудом остался жить. Дуракам везет, констатировала этот, сам по себе удивительный, факт бухгалтер Птицына.
Впрочем, наведались и к ней. Но у нее никаких денег не оказалось: плохонькая квартирка на Коровинском шоссе, муж-милиционер на зарплате и на раздолбанном вольво одна тысяча девятьсот восьмидесятого года выпуска, старуха-тетка с болезнью Альцгеймера, пенсионерка-мать и дочка-дебилка, на все вопросы отчего-то отвечающая с жеманной улыбкой well – c вопросительным выражением, – результат обучения в английской школе. С Птицыной решили ничего не брать, поскольку брать было нечего. Так, припугнули пистолетом, переделанным из газового, – на всякий случай.
Что делала в Фениксе Анна, ей самой так и не удалось выяснить.
Сидела в офисе, что-то считала на компьютере, но чаще играла в игры и раскладывала пасьянсы; больше всего она любила раскладывать косынку – всё сходилось. Хельга прочила ее на курсы бухгалтеров, намереваясь сделать своей правой рукой. Анна, собираясь на курсы, пила с клиентами кофе с ликером, куда-то факсовала по-быстрому, когда велела Птицына. А также дважды ездила в Рим по мебельной части, и в их с Гобоистом спальне именно таким макаром выплыл итальянский гарнитур – неликвид.