- Это бесполезно. Я почувствовал, как соленые слезы обжигают мне щеки, и зарыдал, как ребенок. "Что же мне делать? Во имя Мальфаса, что мне делать?" - произнес я. Мой голос дрожал и звучал печально.
Некоторое время ничего не происходило. Затем я снова услышал голос в своих мыслях, ласковый, грустный.
- "Ты уже знаешь ответ, Джаель... она сказала тебе, что делать".
На этот раз голос не усилил мое одиночество. Нет, на мгновение я почти успокоился, и это был тот самый момент, когда я принял решение. Да... она была права. Я знал, что должен делать. Я знал это и знал это всегда, но, как солдат-новобранец, который не понимает, что рассказы о славных войнах всего лишь истории, пока сам не потеряет ногу, я должен был увидеть свою собственную смерть, чтобы понять это.
Я должен был начать поиски скрытой истины. На тот момент мне было не ясно, что женщина под вуалью имела в виду, говоря об "огне". Был ли огонь символом истины? И находилась ли истина за чувством пустоты и одиночества, которое я научился подавлять и которое больше не мог сдерживать?
Возродившийся человек, который позже стал известен как "Мясник Арка", еще не знал, что скоро получит ответы на эти вопросы.
~
Мои воспоминания о часах после принятия решения весьма расплывчаты. Было бы неправильно предполагать, что гнетущее чувство в моем животе исчезло после того, как я понял его природу. Нет, оно было все еще там, и каждый раз, когда у меня возникали сомнения, пока я упаковывал свои пожитки, оно усиливалось и становилось настойчивее, подобно мастеру, настроенному удержать недалекого ученика на правильном пути при помощи порицаний и колких речей. И все же я ощущал решимость, которой никогда до этого не было в моей жизни. На самом деле, я чувствовал дух... оптимизма, как бы странно это не звучало после того, что со мной приключилось.
Я собрал все свои вещи и покинул храм, который был моим домом более десяти лет. В последний раз оглянулся на его грандиозное внутреннее убранство. Там стояла каменная статуя Мальфаса, облаченная в массивные стальные доспехи и решительно глядящая вперед. В левой руке статуя держала реплику сломанных оков, а вытянутой вперед правой рукой указывала путь, гордо и властно. Напоследок я закрыл глаза и почувствовал повсеместный запах ладана, лаванды и розы, аромат, который раньше давал мне ощущение комфорта. - Теперь он неприятно щекотал нос и напоминал мне о мази, которую жители островов Киле использовали для бальзамирования своих умерших. Я тягостно сглотнул и закрыл за собой дверь.
Содержимое дорожного мешка, который висел на моем плече, было скудным: буханка еще свежего эндеральского хлеба, бурдюк, колючее хлопковое одеяло, мешочек медяков и 101 священных стихов, которые я решил взять с собой после секундного колебания. Книга была тяжелой, а ее кожаный переплет выглядел шероховатым и... что ж, липким. Но все же, моя привязанность к рожденным светом, чье святое слово являлось духовным компасом для любого верующего эндеральца и до сих пор было единственным товарищем в моей одинокой жизни, кроме Матери Палеи, была слишком глубока. Одно было мне ясно: Куда бы не привело меня мое странствие, мне понадобятся пища и подходящая одежда. Одеяние жреца слишком тяжелое и громоздкое, и в нем будет слишком жарко летом. Кроме того, оно представляется мне обузой, совершенно неподходящей для поставленной цели. И хотя каждый путешественник - кроме бандитов - относился бы ко мне с уважением, это одеяние было символом моей прежней жизни жреца.
Поэтому мне необходимо было пойти на рынок и найти торговца, продававшего свои товары даже в священный день. Было непривычно видеть место, которое обычно заполнено людьми, таким тихим и пустым. Мое присутствие заметили лишь собака да несколько кур, которых их владелец посадил в загон, окруженный альковом в хлипкой городской стене. Тем временем, уже встало солнце, но многочисленные серые облака плохо пропускали свет, чтобы осветить город. Собирался дождь.
Наконец, я нашел, что искал, маленький и уютный магазин. Стены дома поросли плющом, даже молочно-белые окна под изогнутой крышей были обрамлены им. Тележка, заполненная бочками и ящиками, стояла перед входом, как если бы ее бросили прямо во время работы, что, скорее всего, так и было, учитывая витающий в воздухе запах алкоголя, пороха и жареного мяса. Гирлянды, которые переливались бы разными цветами при достаточном солнечном свете, вяло висели между домами. Несколько раз я слышал хруст под ногами, когда наступал на разбитые кружки. На табличке рядом с тяжелой дверью было написано "Всякая всячина Карвая".