– Церт! Ну ссто за судьба?! Я зе здесь узе сидел! Ты представляесь, Вика?!
Он потрогал пальцами скулу и поморщился от боли. Помассировал опухшие и саднящие десны. Затем продолжил, старательно выговаривая буквы и уже почти не шепелявя:
– Знаесь, где мы находимся, Вика? Это подвал райвоенкомата. Я здесь сидел трое суток, когда со мной особисты разбирались. Может, и не в этой камере, другой, но там были тоцно такие зе топцаны, да и дверь один к одному. А камеру я не сразу узнал потому, сто раньсе здесь все было кровисей залито.
– Я хочу в туалет, – безучастным тоном сказала девушка. Похоже, слова Авдеева прошли мимо ее ушей.
Он бросил блуждающий взгляд по сторонам, затем судорожно вздохнул.
– Удобства здесь не предусмотрены. Придется малость потерпеть. И запомни, Вика, если хоцесь вызить здесь, нузно придерзиваться определенных правил. Хотя, конецно, если они ресили нас пристрелить, то мы вряд ли смозем им помесать… Так вот. Привезли меня из Гудермеса в Сали и сунули в подвал, примерно такой зе, где мы сидим. А там пленные солдатики сидят, молодые, сроцной слузбы. Так они сразу меня предупредили: если будут предлагать выйти нарузу, подысать свезим воздухом, не отзываться. Потому сто выведут во двор и выдадут тебе палочных ударов ровно столько, сколько предписано сариатом. А бывает, сто и насмерть забивают. В тот зе день этих ребят увели. Двое их было, заль, не успел их подробнее порасспросить, дазе фамилий их не знаю…
Вика сидела сгорбившись, сунув ладони между колен.
– Толя, они убили Малышева. И этих двух ребят, которые были вместе с нами.
Авдеев перестал расхаживать по камере, вернулся на топчан. Улегся поверх одеяла, закинув руки за голову.
– Тоцно. Я своими глазами видел. Им влепили в борт из гранатомета, но они успели цуть раньсе выскоцить. Там их и полозили, возле масины. – Авдеев потихоньку привыкал к отсутствию двух зубов, шепелявость постепенно убывала.
Когда Вика подняла голову, Авдеев увидел в ее глазах слезы.
– Эти двое были совсем молодыми, моего возраста… Да и Малышеву чуть за сорок. Их ведь убили из-за нас, да? Вернее, из-за одной меня.
– Не заводись, Вика, – неодобрительным тоном сказал Авдеев. – И не казни себя, какой в этом прок? Луцсе ляг да поспи. Скоро заявятся гестаповцы, тогда нам будет не до сна.
– Но я ведь никого ни о чем не просила, – после паузы продолжила девушка. Ее плечи сотрясала крупная дрожь, и она еще крепче сжала коленями ладони. – Скажи, зачем нас послали в Грозный? И почему нам понадобилось оттуда бежать?
В этот момент в коридоре послышались шаги. Заскрежетал замок, дверь распахнулась. В камеру вошел немолодой с виду мужчина, в одной руке он держал блюдо с дымящимися кусками баранины, в другой – большую пластиковую бутылку с водой. Второй чеченец застыл в дверном проеме. Это был тот самый боевик, которому Вика прокусила руку. На этом месте у него белела повязка.
– Увазаемые, когда вы нас выпустите отсюда? – предельно вежливым тоном спросил Авдеев. – И неплохо бы сводить нас в туалет.
Пожилой поставил на стол блюдо с мясом и бутылку и молча вышел. Громыхнула дверь, заскрежетал замок, затих шум шагов. Журналисты вновь остались одни.
– Сволоци! – вполголоса выругался Авдеев. – Если бы ты только знала, как я их ненавижу. – Он твердо произнес «ж». – Мы для них хуже собак. Вот так взял бы и задушил собственными руками…
– А может, хватит их убивать? – тихим голосом спросила Вика. – Ну сколько можно? Скажи, за что им нас любить? За то, что мы убиваем детей, женщин и стариков? Разве мы люди, Толя? Действительно, хуже собак.
Авдеев приподнял голову и с осуждением посмотрел на девушку.
– Жалеешь их? Ну-ну… Посмотрим, что ты запоешь, когда они тебя лупцевать начнут да про папашу твоего всякие подробности выпытывать.
Вика повернула к нему голову.
– Ты думаешь, это из-за отца все наши неприятности?
– А ты возьми и сама как следует подумай. Кому мы с тобой нужны, Вика? И что мы собой представляем? Ни-че-го. Мы обычные репортеры. А вот папаша твой в Москве большой человек…
– Я запрещаю тебе говорить плохо о моем отце, – резко одернула его девушка. – Ты ведь его совсем не знаешь. И не смей называть его «папашей»!