Он пришел сюда в поисках ключа. Шкафчик находился за столом секретаря, но крючок с нужным ему ключом был пуст.
– Будь он проклят, звезды, – пробормотал он себе под нос, осматриваясь, на случай если ключ висел на другом крючке. Но, конечно, это было не так. Его могли бы навсегда снять с крючка несколько месяцев назад, и никто бы так и не заметил этой пропажи. Это было весьма в духе Яна Ленникера – похоже, с убежища не просто снимали защиту, но даже не утруждались его запирать.
Но это не так уж важно. Ему просто требовалось попробовать заклинание, написанное им в гроссбухе мистера Холта и спрятанное в кармане куртки. Скорее всего, он правильно запомнил то защитное заклинание и его не затянет в неизвестное измерение…
Он повернулся на каблуках, чтобы покинуть убежище, и его здоровое ухо наконец уловило звук шагов. Как раз в тот момент, когда кто-то уже подошел к двери.
– Олливан? – раздался оклик, сопровождаемый стуком.
Размашистым жестом Олливан открыл дверь и пригласил Льва Мэллори войти. Лев улыбнулся, и Олливан улыбнулся в ответ, подумал, что ухмылка юноши может быть шире двух его вместе взятых.
– Поздравляю, – сказал Лев. Когда он улыбнулся, его глаза почти исчезли – как и всегда. – Как у тебя дела?
– Я поражен. Не могу поверить, что вы справились с этим.
– Мы справились, – сказал Лев, шагая к Олливану и обнимая его. – Добро пожаловать домой.
Дом. Хотя это слово и согрело Олливана, оно напомнило ему о препятствиях, которые все еще нужно было преодолеть, прежде чем все снова станет на свои места.
– Ты хочешь узнать, что пообещал своим избирателям? – сказал Лев, отступая в сторону и освобождая лицо Олливана от своих пушистых черных волос. Олливан был невысок, но Лев все равно был на полголовы ниже его.
– Резонный вопрос, – произнес глубокий голос из-за спины Льва. – Список длинный.
Олливан нерешительно поднял глаза. Улыбка Вирджила Пайка была такой же отсутствующей, как и у Льва, когда тот терял над ней контроль. Это было настолько горько-сладкое зрелище, что Олливан против своей воли вернулся мыслями к тому моменту, когда они впервые встретились. Им было по восемь лет, и родители надеялись, что их не по годам развитые сыновья окажут друг на друга благотворное влияние. Но Вирджилу это оказалось не нужно.
– Я знаю, кто ты, – прошипел он, когда Олливан осмелился прервать его чтение, чтобы представиться. Хмурый взгляд, который теперь стал ему так хорошо знаком, прожигал мальчика. – Когда-нибудь ты станешь верховным чародеем.
Олливан хотел выбить книгу у него из рук, но няня наблюдала за ними из угла комнаты.
– Кто сказал?
– Все, – сказал Вирджил. – Но моя бабушка говорит, что лидеры должны избираться всеми людьми, а не только теми, кто обладает наибольшей властью.
Олливан бросил взгляд на няню, охваченный смутным чувством, что это было не то, о чем следовало бы говорить. Хотя он еще не до конца понимал, почему.
– Ну, я не хочу быть верховным чародеем, – ответил он шепотом, – так что они могут устроить выборы, мне все равно.
Этого было достаточно, чтобы юный Вирджил убедился в том, что они могут стать друзьями, и их дальнейшее общение продолжалось в том же духе: Вирджил выступал против принятых норм, а Олливан предлагал все более творческие способы протеста. Вечеринки родителей Вирджила проходили слишком поздно и слишком громко? Можно заколдовать их дом, чтобы все произносимые шепотом сплетни оказались слышны на всю округу. Сестры разбросали по игровой комнате слишком много лент и безделушек? Можно превратить кольца и серьги в жуков, носовые платки и шляпки – в летучих мышей.
Вирджил сделал взгляды Олливана более радикальными, а Олливан превратил того в настоящего хулигана. Разрушение нелепых, самодовольных традиций Общества, к которому обоих принуждали присоединиться их семьи, должно было стать идеальным воссоединением.
Но год назад Олливан зашел в непослушании слишком далеко и оставил Вирджила позади. Казалось, сейчас тот намеревался напомнить ему об этом. Он прислонился к дверному проему, скрестив руки на груди, и это до боли знакомое угрюмое выражение омрачило его лоб.
Олливан не хотел напоминаний. Он хотел празднования, хотел, чтобы его победа была всеобъемлющей. Мысли о чулане толкали его на то, чтобы извиниться и улизнуть, но он был обязан своим друзьям детства всем и должен был уделить им свое полное внимание. С чуланом придется подождать.