— Сядьте. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
Я молча вернулась за стол.
— Как вы здесь оказались?
— Проездом.
— Проездом куда?
Сейчас я не могла сказать, что ехала к нему. Не так я себе это представляла и не в такой обстановке.
— В Граэр, в порт Святой Женевьевы, — это было на севере, невдалеке от поместья донны Изабеллы, куда он, по-видимому, собирался.
— Зачем?
Я улыбнулась ему самой очаровательной из своих улыбок и промолчала.
— И как вы собираетесь добираться туда теперь? Без денег и даже без одежды?
Я улыбнулась ему еще более обворожительной улыбкой:
— Я как раз хотела попросить вас одолжить мне немного денег.
— Чтобы их у вас отобрали в следующей харчевне?
— И еще я как раз хотела попросить вас позволить мне и моему слуге ехать с вашим отрядом, коль скоро нам по пути.
— Почему вы решили, что нам по пути? И вообще, мадам, вы хотите, чтобы я дал вам денег, не зная, зачем они вам?
— Я скажу, куда и зачем направляюсь, но тогда, когда сама сочту нужным, до конца нашего пути, согласны?
— В таком случае деньги вы получите не раньше.
— Видите, я угадала, вы тоже едете на север.
— Спокойной ночи, мадам.
Что ж, по крайней мере, ближайшие дни мы будем вместе. Это уже кое-что. Потом я придумаю, как быть дальше.
С утра дон Алонсо был в дурном настроении. Видя его хмурое лицо, я не знала, как мне быть. Но, с другой стороны, после вчерашнего хуже уже не будет, подумала я, и решилась:
— Вы отдали Фернандо в школу Ордена, как собирались?
— Что? — дон Алонсо с трудом оторвался от своих раздумий.
— Фернандо. Где он сейчас?
— Я отвез его в Ордению.
— Как он там? Он здоров?
— Привыкает. Ежедневные упражнения закалят его.
— Жанна часто о нем вспоминает.
Дон Алонсо буркнул что-то неопределенное и замолчал. Некоторое время все ехали молча, потом я предприняла вторую попытку:
— Сколько дней может занять путь до порта святой Женевьевы?
— Где вы оставили свою дочь? — спросил в ответ дон Алонсо инквизиторским тоном.
— Жанна в Ла Курятнике, у моих родителей.
— А-а, — протянул он и снова умолк.
В третий раз, когда я спросила о здоровье доньи Хуаны, он только посмотрел на меня, сердито сдвинув брови, и пришпорив коня, отъехал шагов на двадцать вперед всего отряда.
Весь день мы провели в пути, сделав лишь короткий привал на время обеда. Я уже начала опасаться, что в таком настроении дон Алонсо решил путешествовать и ночью, когда из-за поворота показались огни придорожной деревушки. Обувь, которую мне дали утром в трактире, совершенно не годилась для верховой езды, я измучила и себя, и лошадь, очень устала, и чувствовала себя еще более разбитой оттого, что одета в платье с чужого плеча.
В деревне оказалось полно народа. Там остановился проходящий караван, местный трактир был забит до отказа, во всех домах стояли постояльцы. Мы так бы и остались ночевать у обочины, если бы не то обстоятельство, что половину трактира сняла графиня Мередит со своей челядью. Увидев дона Алонсо, она распорядилась своей свите потесниться и разместить людей дона Алонсо. Графиня Аурелия была так любезна, что велела своим придворным дамам освободить целую комнату для самого дона Алонсо:
— Ничего страшного, мы здесь уже второй день, поспят вместе. Зато вы отдохнете с дороги, граф.
— Благодарю вас.
— Какие пустяки. Ну что вы!
За ужином графиня Аурелия была еще более любезна.
— Граф, какую тяжкую утрату вы понесли. Ваша драгоценная супруга! Какое горе! — она вздохнула, — Бедняжка Изабелла, она так натерпелась. Воистину неисповедимы пути Господни! Прекраснейшая из женщин, благочестивая мать лежит бездыханна, во время как эта интриганка… впрочем, справедливость все же восторжествует, я не сомневаюсь. Теперь, когда король, наконец, опомнился и отправил выскочку туда, откуда она родом и где ей надлежит быть, он наверняка пожалеет о том, как необдуманно позволил этой куртизанке восстановить против себя одного из благороднейших рыцарей королевства. И вы будете свободны от тех лживых уз, которыми она вас связала.
Дон Алонсо хмуро взглянул на нее.
— Что сделал король?
— Неужели вы не знаете? Он отправил ее в изгнание.
Я вздрогнула. Итак, все уже в курсе. Меня так и подмывало встать и испортить мадам Аурелии ее тираду. Не будь я так одета…
— Общее мнение таково, что это — слишком мягкая кара. Ее следовало бы запереть в монастырь на всю оставшуюся жизнь для покаяния, но, боюсь, ни одни церковные стены не потерпят такую распутницу, — съязвила графиня.
Если я сейчас отвечу, завтра весь свет будет знать, что я нарушила волю короля, успокаивала я себя. Искушение было слишком велико. Стараясь быть незаметной, я встала из-за стола, где обедала челядь, и вышла во двор.
Ноги страшно гудели, неплохо было бы найти более подходящую обувь для странствий. Разговорившись с погонщиками скота, я узнала, где остановились купцы. Сапог в точности моего размера у них не оказалось, но по сравнению с тем, что сейчас было у меня на ногах, слегка свободные сапоги казались мне прекрасной обувью. Вот только денег, чтобы купить их, у меня не оказалось.
Пришлось возвращаться в трактир. К счастью графиня Аурелия уже удалилась почивать. Я столкнулась с Хорхе во дворе и сказала ему о том, что хочу купить сапоги — просить деньги у дона Алонсо, после того, что говорила мадам графиня, мне совсем не хотелось.
— Похоже, вчерашних приключений вам показалось не достаточно, ищите новых, — ядовито заметил дон Алонсо, увидев меня с Хорхе.
— На сегодня мне уже достаточно ваших грубостей. Можете совсем не говорить со мной, но не разговаривайте со мной в таком тоне, — на один день унижений более чем хватало, и у меня уже не было сил сдерживаться.
— Отправляйтесь в свою комнату, мадам, отдых будет вам полезнее ночных прогулок. Завтра нам предстоит долгий путь.
Я не стала его благодарить, за то, что он уступил мне комнату, невольно задаваясь вопросом, где в этом случае он собирается спать сам, просто поднялась туда, кое-как умывшись, стянула с себя одежду и упала на матрац, приятно пахнувший соломой. Последней моей связной мыслью, была мысль о том, что, вполне возможно, нынче ночью дон Алонсо найдет утешение в объятиях графини Аурелии — во всех отношения достойной, благородной и прекрасной дамы, так выгодно отличающейся от той непорядочной женщины, с которой он собирается развестись. Единственное, что меня утешало — это то, что в комнате графини расположилось не менее трех ее придворных дам.
Ночью меня разбудил неясный свет, падавший из-за двери. Памятуя о том, как меня ограбили, я, не полагаясь на Рене, храпевшего в коридоре так, что слышно было и в комнате, осторожно подошла к двери. Каково же было мое удивление, когда в приоткрывшейся щели я увидела графиню Аурелию со свечой в руках, в одной рубашке. Наверное, больше меня изумилась только она сама, столкнувшись со мной нос к носу.
— Вы?! — растерянно пролепетала она.
— Здравствуйте, графиня, — ответила я.
— Кажется, я спутала комнаты, здесь так темно, — графиня поспешно удалилась.
И она еще называла меня распутницей вчера вечером! И хотя она растрезвонит повсюду, что бывшая фаворитка отнюдь не скучает в изгнании, я почувствовала сладость мести: поделом ей — нечего прогуливаться по ночам в спальнях чужих мужей.
Утром, когда мы двинулись в путь, я вскочила в седло в новых сапогах. Хорхе принес их мне за завтраком. В это утро молча ехать нам долго не пришлось.
— Графиня Аурелия сегодня сделала вид, что не замечает меня, а когда я попрощался, процедила что-то в ответ сквозь зубы. Ваши проделки, мадам? — поинтересовался дон Алонсо.
— О, нет! Просто графиня уже заходила к вам попрощаться ночью. Я обещала передать ее наилучшие пожелания, вот она и не стала повторять их поутру.
— Так я и знал, что без вас здесь не обошлось. Вы опытная интриганка.
— Зато вы сама невинность, дон Алонсо. И не пытайтесь меня убедить, будто не догадывались, что графиня собирается пожелать вам доброй ночи, когда уступили мне комнату.