— Эта черта присуща всем путешественникам, — рассудительно заметил дон Себастьян.
Они зашагали вдоль обочины, понемногу удаляясь от места несостоявшегося поединка.
— Это поле — твое?
Дон Карлос покачал головой:
— Я плачу за него. Родовых владений мне не полагается.
«Младший сын рода», — догадался дон Себастьян и продолжил расспросы:
— Не желаешь ли поступить на военную службу?
— Я нес ее достаточно и уже сыт ею по горло, — ответил дон Карлос. — Покинув отцовский дом, я два года состоял простым меченосцем в одной из терций Срединного удела. После заслужил место в Королевской Сотне. Через год оказался в войсках Дальних земель его величества и воевал на Материке до недавнего времени. Все вместе — больше десяти лет.
Дон Себастьян внимательно оглядел собеседника. Потертый кожаный дублет поверх холщовой рубахи, узкие штаны, высокие кавалерийские сапоги, уже покрытые пылью, — одежда, знававшая лучшие времена, но не свойственная крестьянам, полувоенная. Дерзкий взгляд, готовность броситься в бой здесь и сейчас. Множество мелких старых рубцов на руках и один — на правой щеке. Дон Себастьян, немало повидавший на своем веку, понял, что его новый знакомый не лжет. Он действительно дворянин. И воин.
— Служба в Королевской Сотне — большая честь, — проговорил он наконец. — Не каждый кабальеро удостоится ее. Что побудило тебя сменить столь почетную службу на Дальние земли?
Пахарь смотрел вдаль, будто силился то ли вспомнить, то ли забыть что-то важное, а может, просто отводил глаза.
— На то были веские причины, — сказал он и, не дожидаясь следующего вопроса, заговорил: — В те годы король затеял большую войну на Материке, ту самую, победой в которой похваляется до сих пор. Я подоспел к самому началу и прошел ее до конца. Я приумножил свою честь и подтвердил право зваться рыцарем.
— Но ты не остался на службе?
— Война закончилась, — ответил дон Карлос. — И дворянин волен в своем выборе.
— Ответь напоследок, сеньор, чем тебя прельщает твое нынешнее дело?
— Чем? — Дон Карлос невесело улыбнулся в усы. — Да хоть тем, что живу я своей головой. А не слепо выполняю то, что взбрело в чужую!
Дон Себастьян повернул в обратную сторону — к ожидавшим его спутникам. Пахарь шагал рядом.
— Позволь вопрос и мне, — сказал он. — Я не путешествую, и любопытство мое тешится нечасто. А ведь вы издалека.
— Я слушаю.
— Вы не похожи на тех, кто обычно ездит этой дорогой. Наши края не влекут к себе знатных господ, кроме королевских посланцев. Но вы не из их числа — они выглядят и держатся иначе, несут на себе знаки королевского дома. И дорогу знают не хуже местных. Вы здесь не ради службы. Тогда зачем?
— Что ж, сударь, мне нечего скрывать от тебя. Мы прибыли в Южный удел в поисках достойных людей: мастеровых, ученых и художников. И прежде всего — воинов. Мы призываем ко двору нашего сюзерена всех, кто пожелает служить ему.
— Кто ваш господин?
— Герцог Оливарес, — гордо ответил дон Себастьян. — Ты мог бы с честью возобновить службу под его знаменами.
— Кузен короля! — процедил пахарь. — Королю я уже отслужил!
— Родство — еще не союз, — многозначительно возразил дон Себастьян.
Дон Карлос остановился, задумчиво глядя на собеседника. Тот ожидал ответа.
— Мне нет дела до междоусобиц, — решительно произнес дон Карлос.
— Тогда счастливо оставаться! — учтиво кивнул приезжий сеньор. — Хотя я верю, что наша встреча не последняя. Храни тебя небо!
Дон Карлос коротко поклонился и вернулся к оставленной сохе, посланец герцога вскочил в седло. Стук копыт унесся за поворот и вскоре стих — лишь легкие облачка пыли да свежие следы подков напоминали о необычной встрече.
— В чем дело, брат? — обратился дон Себастьян к спутнику. Тот ехал рядом стремя к стремени и угрюмо молчал, глядя в гриву своего коня. — Я впервые вижу, чтобы ты хватался за плеть, на тебя это не похоже! Ты всегда был горячим, но злым — никогда.
— Ты меня знаешь, — ответил младший, не поднимая глаз. — Я не люблю бесплодных дел!
— Не понимаю, о чем ты.
— О дороге в эти края. С тех пор как мы миновали Сьерра-де-Эстатуа, наши поиски бесплодны! Уже третий день мы не встречаем не то что способных понять нас — вообще никого!
— Тебе ли не знать, Исидор, во что превращается народ последние три десятка лет! Отец сочтет великой удачей, если мы сможем уберечь от угасания хоть малую его часть! Никто не сулил нам легких поисков, и наш путь — не ради увеселения.