***
Порыв холодного ветра со стороны Гудзона шевелил мои волосы, когда я волоклась позади. Я повернула голову и увидела автомат с кофе - мой любимый. Мы с Николетт регулярно покупали здесь горячий шоколад. Сейчас бы двойного!
Поразительно, как быстро всё изменилось. Исчезло всё, что мы воспринимали как данность. Всего год назад никто даже не мог вообразить себе такого будущего для человечества. Для господствующего вида на Земле. Люди, высшие существа на планете, которые некогда считали себя хозяевами Вселенной, теперь пожирали друг друга.
Учёные иногда ошибаются. Мир плоский.
По усеянному трещинами асфальту катился мусор. Мусор. Самое безобидное, что теперь можно было встретить на улицах Нью-Йорка. В худшем случае можно наткнуться на разлагающийся труп или хотя бы почувствовать его вонь. Никого больше не заботила чистота этой планеты - экология теперь ни для кого не имела ровным счётом никакой ценности, ведь сейчас загрязнение окружающей среды было самой меньшей из проблем. Но я обману саму себя, если скажу, что теперь люди боролись за выживание, и только за него. Потому что это не так.
Когда Капсула только начала распространяться по единственной планете, где есть жизнь, стирая человеческие законы и взамен устанавливая свои собственные, люди грабили банки, магазины с дорогостоящей техникой и бижутерией. Во все времена человека заботили деньги.
И власть. А это выше моего понимания.
Чутье к основным нравственным ценностям отпущено природой на всем в одинаковой мере. Так говорил Фицджеральд ещё в тысяча девятьсот двадцать пятом году. И только через сто один год, в две тысячи двадцать шестом, с наступлением апокалипсиса до меня дошёл смысл этих слов.
Ад на земле начался осенью две тысячи двадцать пятого. С тех пор прошёл год.
Мы боремся с Капсулой уже целый год.
Год, растянувшийся на вечность.
Год без беспокойства о сплетнях, год без глупых недель моды, год без праздников. Рождество, Пасха, День Сурка, День Независимости, Труда, Памяти и Спонтанного проявления доброты больше не существовали.
Шон то и дело оборачивался в мою сторону, чтобы убедиться, что я не отстаю, в ответ я пыталась ободряюще ему улыбнуться и даже помахать рукой, но получалось только жалкое подобие того, как я хотела выглядеть. Папа торопил сына и приговаривал, что идти нужно максимально быстро. И чего это он так волнуется из-за нашей скорости? От кого мы убегаем? Это безопасный город!
- Эйприл, - обратился ко мне отец, когда мы уже стояли у дверей больницы, входившую в часть Базы. - позаботься о брате. Не выпускай его из поля зрения. Не выходите на улицу без присмотра, - он положил руку мне на плечо, и в это мгновение я увидела в его глазах что-то по-настоящему отцовское. Таким взглядом родители смотрят на своих детей, оставляя их и надеясь, что они справятся в одиночку. - С вами я внутрь не пойду, и увидимся мы теперь, скорее всего, не скоро, но... ничего не бойтесь. Вас просто проверят на наличие иммунитета и отправят в то место, куда вам по отряду будет положено. Я найду вас... - последовала небольшая пауза. - Вас обоих.
Я смотрела на него снизу вверх. Изучала его черты лица, такие знакомые. Бритая налысо голова, щетина, гора мышц и военные татуировки, обвивающие руки. Никогда бы не подумала, что расставаться с ним будет так тяжело, но я никогда не признаю этого в слух.
- Ты не скажешь мне в чем дело? - спросила я, заранее зная ответ.
- Нет.
Я разочарованно вздохнула и отвела взгляд. Что уж с ним спорить и выпытывать ответ? Упрямство я унаследовала от него.
- Пап?
Мы оба повернулись на голос. Правильнее сказать, не повернулись, а опустили головы. Малыш Шон смотрел на папу и хлопал мокрыми от слез ресничками.
- Шон, - отец наклонился к нему.
- Я тебя люблю.
- Я тоже вас люблю, - он обнял сына, погладил его по маленькой лохматой головке и выпрямился. Сейчас отец снова смотрел на меня.
Я видела, как он борется с желанием обнять меня, но как бы сильно мне не хотелось почувствовать близость человека, который по законам вселенной должен был быть самым важным в моей жизни, неловкость была сильнее. То же самое было и у него - я могла прочитать это по его глазам. Для всех понятная ситуация, где отец должен обнять дочь, и оба обменяются простыми и искренними «я люблю тебя», но мы были друг другу чужими. Я всегда завидовала своим друзьям: у Николетт отношения с отцом были примерно такими же, как у меня с мамой; у Дориана родители были разведены, но он путешествовал с отцом и его женой каждый год. Я же со своим только и делала, что ругалась. Говорила ему много ужасных слов и заявляла, что без него было бы лучше. Самое плохое - я никогда не просила прощения.