Моя комната была яркой - комната девочки-подростка - над столом на белой стене висели вырезки фотографий моих кумиров из журналов, лежала куча книг, играла любимая музыка, - и художницы одновременно: на стенах висели мои рисунки, в углу стоял деревянный мольберт, в ящиках в беспорядке лежала гуашь, пастель, акварель, уголь. Когда мама умерла, я сорвала все плакаты, выбросила приятные безделушки, которые придавали комнате насыщенность и поднимали мне настроение. Я едва подавила желание смять свои картины. Меня остановил мамин голос в голове: «мне нравятся эти картины». Я вспомнила, как озарилось её лицо, когда она впервые увидела каждый из этих моих рисунков, вспомнила, с каким восторгом и гордостью за свою дочь она их разглядывала, а после бегала по магазинам в поисках красивых рамок для них, и не посмела выбросить картины.
Даже мёртвая, она не переставала давать мне советы.
Стоило мне услышать звук, с которым осколки вазы посыпались на пол как я сразу осознала свою ошибку и успокоилась. Но на смену моему отчаянию накатила новая волна слёз. Эта ваза действительно была очень дорога мне и моему сердцу. Она напоминала о маме. Но, разбитая, она уже напоминала мою душу.
Я жмурилась и утирала глаза, стараясь немедленно отгородиться от воспоминаний. Из оцепенения меня вывел кот, вовремя пришедший на помощь: Симба ласково терся о мои ноги, оставляя свою шерсть на тёмных джинсах.
Я наклонилась и расстегнула разбухший рюкзак: из него немедленно вывалились пакеты «Ориджина». Симба одобрительно мяукнул, когда я взяла один и пошла с ним на кухню, преследовал меня до самого конца, пока я не наложила гранулы в его миску.
Я прошла мимо комнаты Шона и заглянула к нему - братик до сих пор сладко спал. Одеялко на нем вздымалось по мере того, как он дышал. Окно почему-то было открыто, а рядом, на подоконнике лежали его игрушечные динозавры: Шон главный фанат динозавров в Большом Яблоке - он мечтал и, держу пари, до сих пор мечтает стать палеонтологом, у него огромная коллекция моделей, книг и он тысячу раз пересмотрел «Прогулки с динозаврами» и «Парк юрского периода».
Я подошла к окну. Ветерок приятно играл моими волосами, когда я высунулась наружу. На секунду мне показалось, что внизу мелькнуло какое-то движение, но крикнув: «кто там?», будто бы кто-то ответил бы, и не удостоившись ответа, я закрыла окно на защёлку.
Зевнув, я отправилась обратно в свою комнату. Кот накормлен, окно закрыто. Можно расслабиться.
Я рухнула на кровать и перевернулась на бок, а потом провалилась в черноту - задремала.
Глава 3. «Четырнадцать»
Следом за Оливией пальбу по зомби открыли и мы. Кто-то просто бездумно стрелял куда попало, как Зед, например, кто-то целился и спускал курок, как я и Сьюзан, но у толстяка Боба мужества хватало только на то, чтобы спрятаться за спиной сорокалетнего Патрика.
Справа от меня - Мия. В боях мы всегда бились плечом к плечу, когда обнаружили, что работать на пару гораздо эффективнее. Она стала для меня верным другом и хорошим союзником. Эта девчонка становилась настоящим солдатом, когда от нее требовалась храбрость, стойкость и безжалостность, - всегда шла вперед. Но не сейчас.
Мия стояла неподвижно, точно дерево, и смотрела на мужчину, который, шатаясь, двигался прямо на нее. Что же она медлит?
- Стреляй! - громко скомандовал я, но девушка не обратила на меня должного внимания. Её глаза были широко открыты, рот изогнут в немом изумлении. Такое выражение лица сложно описать, но самое уместное слово сейчас, наверное, - шок.
Долго думать на войне не приходится, особенно если войну ведешь с безмозглыми: зомби вообще не думают, они просто делают. Я поднял свою винтовку и направил её на мужчину, целясь в голову, но Мия не дала мне выстрелить: она молча взялась за ствол моей винтовки и медленно направила дуло в землю. Такая медлительность в самом эпицентре «бури» выглядела крайне нелепо.
Бледное лицо мужчины было покрыто язвами, руки - струпьями, а ковбойская шляпа - пылью. Я замер. Мой желудок сжался в тугой комок, когда я узнал его.
Отец Мии не погиб, как и те двое, что пошли на разведку вместе с ним. Теперь они - одни из Них.
Я должен был выстрелить. Обязан был. Но ведь это Клейтон. Добрый мужчина, заботящийся о своей дочурке. По выражению её лица я понял, что Мия думала о том же самом. Она не сможет выстрелить. Это должен сделать я. Она будет ненавидеть меня, да и я себя, наверное, тоже, но, по крайней мере, хотя бы будет жива.
Я собирался поднять винтовку снова, когда со стороны Мии возник «К». Он грубо отодвинул девушку в сторону, и, не теряя ни секунды, выстрелил Клейтону в голову.