Заснул опять и бабулин квартирант. Проснулся он оттого, что ему показалось, будто кто-то ходит по нему… Он открыл глаза и очень удивился. Петушок, словно котенок, примостился у него на одеяле.
Квартирант чувствовал приятное тепло и боялся пошевельнуться, чтоб не потревожить петушка.
Но петушок был не из тех, кто долго спит. Вскоре он опять встряхнулся, будто прогоняя сон, и соскочил на пол. Походил немного и взлетел на подоконник.
— Спой-ка, братец Петя, — попросил его бабулин квартирант.
Петушок окинул его пытливым взглядом, словно хотел спросить: «А ты не смеешься надо мной?»
— Спой, спой, Петя. — На лице хозяина не видно было никакого подвоха.
«И правда, почему я должен отказать доброму человеку?» — так, должно быть, подумал петушок.
И, вытянув белую шею, запел:
— Кукаре-ку!
Каждое утро Петя просыпался первым и будил всех своим криком. Каждое утро залетал он в открытое окно бабулиного квартиранта, ел свой первый завтрак и дремал на насесте — спинке кровати. Потом он перебирался на кровать и завершал свой сон на одеяле в ногах у бабулиного квартиранта. А потом пел ему свое обычное «кукареку» и направлялся во двор.
А когда бабулин квартирант уехал и не взял петушка с собой, он несколько дней ходил под закрытым окном и все недоуменно звал:
— Ко! Ко! Ко!
И ни разу не запел, бедняга, — тосковал.
1962
ШУРКА РЕМЗИКОВ
Так, наверное, постепенно и выветрилась бы из памяти эта встреча, и забылся бы Шурка Ремзиков, если бы не вот какой случай.
На железнодорожной станции, которая находилась довольно далеко от города, куда я ехала в командировку, ждать автобуса пришлось что-то около часа. Час этот, чтобы он тянулся не так медленно, нужно было чем-нибудь занять.
Около кирпичной стены, на которой обыкновенным мазутом полуметровыми печатными буквами было написано: «Багажное отделение», собралась толпа. Протиснувшись вперед, я увидела, что в центре общего внимания были мальчишки-подростки, человек пять-шесть. Их вид и одежда могли бы послужить прекрасной натурой для художника.
Дело было летом, и мальчики оделись с таким расчетом, чтобы не слишком себя обременять. У некоторых были с собой школьные портфели, у одного висела через плечо потертая кирзовая полевая сумка, другой держал в руках новенький чемоданчик — такие обычно носят девушки-студентки да еще спортсмены — со свежими царапинами на блестящих черных боках.
Несомненно, эти добрые молодцы собрались в какую-то экспедицию или, наоборот, возвращались из далекого путешествия. Скорее всего можно было предположить последнее. Вид у компании был заметно помятый, да и сами участники ее глядели на белый свет повесив носы.
Тут же стояло несколько женщин, — очевидно, матери путешественников.
Перед всей этой группой важно прохаживался взад-вперед милиционер-железнодорожник.
Видимо, ждали кого-то еще.
— Видели робинзонов? — весело обратился ко мне немолодой мужчина, с которым мы приехали сюда в одном вагоне. — В Жлобине задержали. В Казахстан собрались. Целинные земли осваивать.
Я не успела ничего ответить, как раздался зычный голос:
— Расходитесь, граждане! Неужели у вас нет других дел, как толкаться тут?
Этому широкоплечему милицейскому старшине, видимо, было поручено решить судьбу робинзонов.
— Здорово, орлы! — так же зычно приветствовал он мальчишек. — Кто из вас атаман? Не иначе — ты, — указал старшина на узкоплечего мальчонку с лицом, усыпанным, словно яйцо дрозда, густыми веснушками.
«Атаман» переступил с ноги на ногу и еще ниже опустил голову.
Мать «атамана» хотела было попросить о чем-то старшину, но только всхлипнула и не смогла вымолвить ни слова.
— A-а, и ты, Ремзиков, тут? — повернулся старшина к соседу «атамана». — Давно мы с тобой не виделись! Месяца с два, пожалуй?
В голосе старшины звучали нотки той незлобивой усмешки, по которым легко угадывается человек умный, способный увидеть в душе другого человека нечто такое, о чем тот и сам подчас не догадывается.
Ремзиков, коренастый подросток, не отвел в сторону хмурого взгляда и понуро уточнил:
— Меньше.
«Ремзиков» — эта фамилия была мне знакома. И не только фамилия.
Первая наша встреча произошла в этом же городе около трех лет назад.
Помню, мороз на улице — страшный, да еще ветер.
В новом городском поселке затерялся где-то дом моих знакомых. И, как на грех, не у кого спросить. Кому охота в такую погоду нос на улицу высовывать?