Меня разбирал смех, глядя на их старания. Почему обязательно все начинают с этой дурацкой «гимназистки»?
Но лучше уж пусть «гимназистка», чем слезы, которые не знаешь, как унять. Потому что подчас, оставаясь одна, Лидочка плакала.
Как-то зимой, в один из таких тоскливых вечеров, я уговорил ее пойти на каток. Сначала она отговаривалась и слушать не хотела, а потом, улыбаясь, смерила меня взглядом — длинного и худого, — рассмеялась, стала торопливо переплетать перед зеркалом толстую русую косу.
— Пошли!
На улице здорово подморозило, и мы не шли, а бежали. Я, стараясь не так далеко выбрасывать вперед длинные ноги, бежал впереди. Она еле поспевала за мной. Поскользнулась и чуть не упала. Схватилась за меня. Я поддержал и, как сильный, как мужчина, потом уже всю дорогу не выпускал ее руки. А на катке прежде всего учил, как встать на коньки, и подхватывал, когда, испуганная и неловкая, она вот-вот готова была полететь на лед. И когда с боязливым смехом все же падала, счастливый, я поднимал ее и, как маленькую, крепко брал за руку, не отпуская ни на шаг.
Как гордился я собой! И такой я сильный, и такой ловкий, и не только поддержать на льду могу, а даже на руки поднять, и кружиться, и какие угодно фигуры выписывать на руках с нею. Под эту вот песню:
Но все же на это смелости не хватало. Да и неизвестно еще, как бы взглянула на такое Лидочка. Может, разозлилась бы и никогда больше не пошла бы со мной.
А так мы всю зиму ходили на каток вдвоем. И уже сама звала и ждала, если не успевал выучить уроки или занят был чем-нибудь.
Мама и Даша смеялись: «Поженим Андрея с Лидочкой». Смеялась вместе с ними и Лидочка. А я только краснел и злился.
Мне в ту зиму вообще очень легко и весело жилось на свете. И мама больше не сердилась на меня. И в школе ни разу не подрался ни с кем, никого не обидел, учился хорошо. Из упорных середняков вдруг вырвался почти в отличники и был надежно закреплен за этим авангардом. А что выделывал на уроках физкультуры, каким «солнцем» крутился на турнике, какими гирями «крестился»! От рождения был хилым и нескладным. А тут вдруг захотелось стать сильным и красивым. Силачом, о котором бы говорил город. И не просто силачом, который бревна ворочает или кули с мукой таскает. В мечтах видел я себя рыцарем. Живо представлял, как поздно вечером возвращается из читалки Лидочка, а на Чертовом мостике ей преграждает дорогу какой-то пьяный осел. Да что там пьяный, такого одним пальцем спихнешь в воду! Бандиты — и не один — не дают ей пройти. И как она испугалась, как бросилась бежать… Но куда денешься от этих железных ручищ. Лидочка рыдает, молит отпустить. А эти только зубы скалят. Ну, хорошо! Вы сейчас посмеетесь у меня! И р-раз! — только сверкнет в глазах — брык через перила в воду. Один… И… р-раз! — второй. И… р-раз! Кому еще тут смешно? Тебе? Получай и ты. Всё. Привет и поклон! Не забывайте, с кем имели дело. А Лидочка? Не плачь, раз я тут, чего плакать? Вот оно что — подвернула ногу, ступить не может. Ну, возьми меня за шею. Крепче, крепче! Мне не тяжело. Совсем не тяжело. Ты ж как пушинка. Как перышко. Только держи крепче, и я донесу тебя до самого дома.
Как прекрасно быть сильным, смелым и благородным…
Мама только удивлялась.
— Не узнаю Андрея, — говорила она при мне Даше. — Давно ли заставляла мыть шею и уши… А сейчас от зеркала не отходит. Кое-как собрала денег на ботинки, да боюсь, что порвет, — раз по двадцать в день чистит.
А я всерьез хотел быть не только сильным, но и красивым. Хотел нравиться Лидочке. Хотел, чтобы ей приятно было увидеть мое лицо, так же, как приятно мне, когда смотрю на нее… Какой я тогда был счастливый!
Но прошла весна. Почернел, стал таять и, наконец, воспарил легким облачком в небо наш каток — и вместе с этим облачком, словно улетела, взвилась куда-то в небесную высь и Лидочкина зимняя привязанность ко мне.
Уже давно были в зелени все луга над рекой. Уже отцветали сады и бушевала вовсю сирень, когда, схватив как-то по алгебре «плохо» (из отличников я стремительно катился вниз по наклонной, к той черте, за которой, издевательски скалясь, то показывалось, то вновь пряталось второгодничество), один, никому не нужный, я брел по тому самому Чертову мостику, с которого некогда зимой в мечтах своих нес на руках Лидочку до нашего дома.