Опытный хирург и умелый костоправ, доктор ощупал эту худую старую ногу, усадил бабку в кресло, а деду приказал держать за плечи, чтобы не дергалась, когда примется за дело. И не успела старуха опомниться, как, отыскав своими чуткими пальцами поврежденное место, доктор ловко водворил сустав туда, где ему и положено быть.
— Ай! — завопила бабка, но тут же смолкла, словно доктор свалил с ее старых, обессиленных плеч целую гору боли.
— Еще в пляс пустишься, — со свойственной ему грубоватостью шутил доктор, — старая перечница!
Литовка ни слова не понимала по-русски, но старик заулыбался.
— Перечница, пан доктор, перечница!
— Ничего, помолодеет теперь, — успокоил доктор.
А когда старик полез в карман, строго прикрикнул:
— Это еще что за фокусы? На вот рецепт, и чтоб твоей красотки я больше не видел!
…Таков был далеко не точный и весьма приблизительный портрет доктора, часто странного и всегда интересного человека.
Все же самым загадочным для меня в его биографии оставался Юрка. К Ивану Степановичу и Марии Степановне он обращался «папа» и «мама»… Хотя справедливее, наверно, было бы называть их ему бабушкой и дедушкой.
Спросить у самого Юрки, кто же его настоящие мать и отец, было невозможно. Так хорошо жилось ему на свете, что он даже и не предполагал, вероятно, что могла быть у него другая жизнь, с другими родителями.
Ни словом не заикались об этом ни доктор, ни его сестра… А дни тем временем бежали. Приближался час моего отъезда. Это и радовало — дома ждала встреча со своими собственными детьми, — и огорчало: я привязалась к доктору, к Марии Степановне, не говоря уже об Юрке.
В последнюю неделю доктор пригласил меня сходить с ним за грибами. Он оказывал этим великую честь: Иван Степанович терпеть не мог, как он выражался, «соглядатаев» ни на охоте, ни на рыбалке, ни в походе за грибами. Отказаться было невозможно.
…Скажите, удавалось вам хоть раз в жизни встретить утро в лесу, подсмотреть таинство заколдованной лесной жизни?.. Густой туман застилает глаза, одежда влажная от росных трав и сучьев, которые то и дело хлещут по лицу и спине. Ботинки тоже мокрые и словно прилипли к ногам (холодно и неуютно представить все это, лежа в теплой постели).
И вдруг где-то среди ветвей — первый звук. Это еще не пение, это только первый звук. Не иначе как проснулась какая-то птаха и прочищает горло… В ответ где-то совсем почти рядом откликается тоненький и еще сонный голосок другой птички. Потом пробуждается третья, четвертая, не проходит и получаса, как весь лес, словно кто-то взял и ласково встряхнул его зеленую чуприну, звенит, переливается птичьим гомоном.
В чащобе не видать, но вы чувствуете, что утро вот-вот пробьется сюда первым солнечным лучом. И чтобы поскорее встретить его, выходите на полянку — и ахаете. Что сталось с росой?! Она засверкала, заискрилась, и кажется, тоже звенит в воздухе.
Солнце взошло!
…Мы насобирали с доктором грибов: он — полную кошелку, а я — всего несколько боровиков — и присели отдохнуть, позавтракать.
— Не жалеете, что пошли? — хрустя малосольным огурчиком, словно невзначай спросил доктор.
— Что вы, я так благодарна вам. — Было неловко признаться в сомнениях, с которыми я выходила из дому.
— Чудо, как хорошо! А сама небось поругивала втихомолку: «Придумал еще! Сам тащится и меня за собой тянет. Подумаешь, невидаль…»
Не совсем точно, но приблизительно именно таковы были мои утренние опасения. Но разве могла я сейчас в них сознаться?
— Да вы просто клевещете на меня, Иван Степанович.
— Вот она, вся тут порода женская. Другого сделать виноватым, а самой выйти сухой из воды.
И словно толкнуло меня что-то:
— Иван Степанович, вы можете ответить мне на один мой вопрос?
— Если он касается вас, а не меня, — пробурчал доктор, расправляясь с куриным крылом.
— Нет, именно вас.
— Ладно. Валяйте, спрашивайте.
— Кто Юркины родители? Где его мать?
Доктор вытер салфеткой губы и стал молча заворачивать остатки еды в бумагу. Молчание тянулось очень долго.
— Ее нет, — наконец коротко ответил доктор.
— Простите, мне не стоило об этом спрашивать.
— Почему же… Спросила и спросила.
И снова надолго нас разъединило молчание.
— Ее нет. Она умерла.
— А отец?
— У него не было отца. Он отказался от ребенка, когда тот еще не появился на свет.
— Понятно…
— Ничего вам не понятно, — резко перебил доктор, не дав договорить. — Не понятно потому, что у ваших детей есть отец.