В голосе его звучала чуть заметная насмешливая нотка, однако Аню это не задело.
— А дело мы все-таки выиграли! — горячо сказала она.
— Помню, помню. Как же могло быть иначе, когда на защиту человеческих прав поднялась такая сила? Иначе и быть не могло!
— Издеваетесь? — хотела и не смогла обидеться Аня.
— Почему издеваюсь? Вы могли бы стать отличным адвокатом…
— Как, например, кто? — шутливо перебила она.
— Ну, мало ли… — Он понял намек и тоже засмеялся.
Дошли до конца квартала, перекидываясь словами и шутками. На углу он остановился.
— Почему вы не встречаете Новый год, а бродите где-то в полночь? В какую сторону путь держите?
— Во-первых, я брожу не где-нибудь, а иду домой, и путь мой вон туда, в сторону тех развалин, — махнула она рукой в белой варежке. — А второй вопрос… Я могу вам тоже задать его.
Он помолчал, вздохнул и уже серьезно признался:
— Сказать по правде, негде мне и не с кем встречать его, этот Новый год.
Она помедлила с ответом.
— Наши в складчину собираются у одной сослуживицы. А дома мне тоже не с кем и негде встречать — снимаю койку у хозяйки.
Они шли посреди улицы. Собственно говоря, улицы не было — засыпанные снегом немые развалины с обеих сторон.
— Не боитесь ходить тут одна? — удивился Казанцев.
— Не то чтобы боюсь, не люблю. Как-то неуютно себя чувствуешь, особенно поздно вечером. Кто знает, всякие люди могут попасться…
— Лучше бы перебраться вам поближе.
Она мечтала об этом, но в центре и комнату найти трудно, и стоит дороже.
— А где вы работаете и, простите, как ваше имя, раз мы уже в некотором роде знакомы? — Казанцев назвал себя.
Она тоже сказала, как ее зовут, что работает в военном госпитале библиотекарем. До войны окончила десятилетку, мечтала о театральном училище. Мать убили немцы, а младшую сестренку увезли в Германию. Отец на фронте.
…В госпиталь ее привели война, голод и холод еще в сорок первом, когда эвакуировалась в Башкирию. Там Аня с радостью ухватилась за место санитарки — за шестьсот граммов хлеба и обед в столовке для вольнонаемных.
На работу она всегда приходила первая и домой уходила последней. Но какой, собственно говоря, у нее был дом?
Целый день крутилась как белка в колесе: мыла полы, стирала пыль, кормила лежачих больных, меняла им белье, помогала мыть в ванне. Поначалу то в холод, то в жар кидало от беспомощной наготы мужского тела. Соглашалась на самую тяжелую работу за пожилых женщин, лишь бы здесь ее подменили. А потом свыклась. Меньше смущали и вольные, «соленые» солдатские шутки-прибаутки, которые научилась обрывать сразу, без слов, только брови сдвигала. Кто знает, какая сила скрывалась за четкой линией этих бровей, однако язык прикусывали мгновенно и остроты обретали другой оттенок. Тогда и она вступала в беседу, рассказывала, шутила, смеялась.
А затем Аню перевели в госпитальную библиотеку. И по мере того, как все дальше и дальше на запад уходил фронт, вслед за ним двигался и госпиталь. Дойдя до Белоруссии, остановился в большом городе и застрял тут.
Что и говорить, жизнь выпала ей нелегкая. Об этом живо свидетельствовал и ее внешний облик. Старое, ношеное-переношеное пальтецо было и тесно, и коротко. Некогда хромовые, щегольские сапожки «джимми» тоже, как говорят, запросили каши. Единственной теплой вещью казался только меховой воротник — облезлая рыжая лисичка.
Не сговариваясь, они, чужие и почти незнакомые, уже больше часа ходили по наезженной машинами и санями улице и не ощущали никакой неловкости.
Аня первая заговорила о необычности их встречи, о том, что оба собирались по-другому провести новогодний вечер.
— Вы жалеете? Может, вас ждет кто-то? — спохватился Казанцев.
— Нет, нисколько. И никто не ждет меня, — ответила она. — Вот разве хозяйка будет бурчать, что тревожу ее.
— Тогда бегите скорей, и пусть вам приснятся сны, такие же удивительные, как и этот вечер.
Она протянула руку, он пожал, пообещал звонить на работу.
Позвонил Казанцев через три дня и спросил, не хочет ли она пойти с ним в театр. Аня охотно согласилась. Они встретились в условленное время у билетной кассы и от души обрадовались друг другу.
Потом сговорились и несколько раз ходили вместе в кино. Как-то Аня встретила его на улице с молодой красивой женщиной. Они были поглощены беседой, и Казанцев заметил Аню, когда они совсем поравнялись.
Он задержал ее на минутку и, показав на спутницу, которая наблюдала за ним со спокойным удивлением, сказал:
— Собирался сегодня звонить вам, но по милости Ольги Васильевны дней семь-восемь буду занят по горло… Позвоню, Анечка, только на той неделе.