— Семь по горизонтали — драгоценный камень на «ист»… Радист? Нет, — разговаривал сам с собой Ленька и уже в двадцатый, наверно, раз повернулся к Вале: — Есть такой камень — радист?
— Ох ты и надоел! А до тракториста твоя умная голова еще не додумалась? — сердито отозвалась, она и, зная, что так легко ей не отделаться, протянула руку за газетой с кроссвордом.
Вале пятнадцать лет. Она семиклассница. В шестом просидела два года из-за тяжелой болезни матери. Больше полугода не ходила в школу — дома хозяйничала.
Валя ладная, чернявая девочка. Неяркий румянец на круглых щечках оттеняют темные непослушные волосы. Как гладко ни причешет их, как туго ни заплетет короткие косички, все равно вылезут, завьются кольцами.
На ней старенькое, стираное-перестираное платьице, синее сатиновое в белую полоску. Но она умело скрывает его возраст. Обновит белым подкрахмаленным воротничком, вышитым и промереженным собственными руками. И странно — с этим воротничком не так уже заметна и штопка на локтях.
Леньке десять лет. Он в четвертом классе, и годы у него те, когда человек рвется к самостоятельности, а это не всегда удается ему.
Взять хоть бы этот злосчастный кроссворд сегодняшний. Ленька и сам не прочь его решить, без посторонней помощи. Да попробуй догадайся, кто этот чешский композитор, написавший «Проданную невесту», если ни про него, ни про его невесту ты и слыхом не слыхивал…
Валя тоже не знает, что это за драгоценный камень, кончающийся на «ист».
— Отвяжись. — И снова хватается за книжку.
— А часть химического элемента? — Ленька закрывает рукой страницу, надеясь хоть этим отвлечь сестру.
— Почем я знаю. — Не желая переключаться ни на что другое, Валя приказывает: — Хватит на сегодня, завтра вместе решим. — В этом «завтра» есть своя хитрость: хоть Ленька и не мастак отгадывать, но половину все-таки отгадал. — Уже поздно, ложись-ка спать. Утром не добудишься. — И снова с жадностью впивается в последние строчки.
— Ну, хоть фамилию чилийского поэта! — хнычет Ленька. — Дай дочитать!
Металл в ее голосе подсказывает Леньке единственно мудрое решение: оставить в покое, все равно не оторвешь.
Наконец книжка дочитана. Валя, вздохнув, проводит рукой по обложке, долго глядит в расшитое морозным узором окно.
Кто в юности не испытывал этой жгучей горечи расставания с книгой, которая заслонила тебе весь свет. Что станется с этими людьми дальше, как сложится их судьба?
Сидит, не сводит глаз с заиндевелого окна и Ленька, подперев кулаком круглую и колючую после вчерашней стрижки голову. Кроссворд достиг уже той грани, за которой, сколько ни бейся, как ни истязай память, ничего не выйдет. Действительно, на сегодня хватит.
— Валь, давай поужинаем, я спать хочу.
Он не дожидается отца и сразу после ужина, как и всякий человек с чистой совестью, тут же засыпает и спит крепко.
Валя смахнула после Леньки со стола, снова постелила скатерку (мать сама ткала, еще девушкой) и села вязать отцу шерстяной шарфик. Тоже хотелось есть, но знала — отец не любит один ужинать и старается не задерживаться, чтобы посидеть за столом с детьми.
Кто же теперь и дождется его, если не она, Валя?
Год назад схоронили мать, и в семье сейчас за нее, за хозяйку, осталась дочка.
Отец где-то застрял, однако. Забыв об ужине, Валя забеспокоилась: собирался же завтра в район на совещание, надо бы пораньше лечь, выспаться. Одиннадцатый час, а его все нет. Наверное, засиделся в правлении. Как приехал в колхоз этот зоотехник, так у отца что ни день неприятность — то силосу мало, не хватает коровам, то отава черная, то крыша в коровнике насквозь светится. Словно один отец за все в ответе, словно нет у них председателя. А этот Опенькин ни черта не смыслит. Просто себя хочет показать, в каждое корыто с кормом руки сует, проверяет…
В дверь еле слышно постучали (так всегда делал отец, чтобы не испугать, будто маленькие), и Валя, кинув на стол вязанье, побежала в сени отодвинуть засов. Даже не спросила кто: слышно было, как привычно обивал веником снег с валенок.
— Не спишь, доченька? — Он чувствовал себя виноватым, что пришел позднее обычного. — Свалился уже, заснул? — Отец повесил кожух и шапку на крючок у двери и взглянул на Леньку, свернувшегося клубком.
— Давно. Сделал уроки, кроссворд порешал, поел — и на боковую.
— А ты?
— Шарфик тебе вяжу.
— Я про уроки спрашиваю — приготовила? Ужинала?
— Уроки? Учила. Завтра у нас легкие.
— Уроки надо первым делом, доченька.