На другой день после уроков учительница спросила, почему ни Вали, ни брата ее не было вчера в школе. Валя попробовала что-то сказать, объяснить, но не выдержала и залилась слезами:
— Тата женится.
Нелады с мачехой начались из-за черной шерстяной шали.
Вскоре после женитьбы отца, как-то в воскресенье, Валя прибрала в хате, выгладила Ленькину рубашку, свое платьице и собралась к девчатам. Достала из сундука шерстяную материну шаль и стала примерять перед зеркалом. Шаль эта очень ей нравилась. Еще даже когда мать жива была, Валя надевала ее в праздники.
— Ну вот, теперь что получше себе берешь, а мне уже и надеть нечего, — упрекала мать, но в словах ее была и ласка, и гордость, что дочка уже такая большая.
Отец, как обычно, ушел на ферму, мачеха встала поздно и завтракала сейчас одна. Намазывала блины маслом, запивала парным молоком.
— Ну и вырядилась, нечего сказать. Как баба старая, повязалась черной шалью. Никто теперь и не носит такие, не модно.
Прося, медлительная, грузная, лет под сорок женщина, разрумянилась над тарелкой с горкой блинов и расстегнула верхние пуговицы пестрого фланелевого халата, который то ли по лени, то ли за недостатком времени никогда до конца не застегивала.
«Туша! Еще моду мне указывает!» Валя была возмущена, злоба против мачехи так и кипела в ней. Но она и головы не повернула, так задело ее это пренебрежение.
Просе не хотелось ни ссор, ни неприятностей в доме. В то утро ей просто не терпелось поболтать, а о чем — какая разница!
— Связала бы лучше себе шарфик, — без всякого злого умысла сказала она. — Все девчонки уже носят. И учительницы тоже все как одна в шарфиках.
— Ну и пускай носят. А мне эта шаль нравится, — еле сдерживая обиду, злость, которая кипятком бурлила и вот-вот готова была выплеснуться, отрезала Валя.
— Что хорошего, на старуху похожа. — Видно было, что себя в таковых Прося никак не числит.
— Вы уж очень молоденькая!
Завязывая пионерский галстук, Ленька хмыкнул.
Это почему-то взорвало Просю, которая до сих пор спокойно слушала Валю.
— А ты что понимаешь в этом? Еще он будет насмешки строить! — теряя равновесие, обрушилась на мальчишку Прося.
— Почему это он не понимает? — вступилась за брата Валя и скомандовала: — Ленька, пошли гулять!
Прося была подавлена, оскорблена.
Чего это они взяли вдруг и вылетели из хаты? Слова дурного им не сказала. Только всего и заикнулась про эту шаль. Говорили, что у Антося дети всему селу пример. И послушные, и добрые. Вот она, эта доброта. Так и жалит, как оса: «Вы уж очень молоденькая». И Леньку подбивает.
Прося вытерла рукавом глаза и встала, чтобы поглядеть, не пора ли откинуть из крынок топленое молоко (сливать в мешочки).
За этим занятием и застал ее Антось.
— Чего такая хмурая? — сразу заметил он.
Ей внезапно стало жалко себя.
— Будешь веселая, когда, как коршун, в глаза кидается.
— Кто кидается?
— Сказала, что не идет ей шаль черная, — так отбрила…
Антосю не надо было ничего объяснять, он понимал, что значила для дочки эта шаль.
И он промолчал, а вечером, оставшись вдвоем с Валей, как можно мягче сказал ей:
— Ты бы, доченька, не ссорилась с матерью.
Эта его просьба подлила масла в огонь.
— Не желаю я с ней ни ссориться, ни мириться. Не нужна она мне. Какое ей дело до моей… до маминой шали! Еще жалуется!
— Она не жалуется.
— А чего ж ты заступаешься, поспешил с этим? А у Леньки ботинки рваные, этого ты не видишь, с этим не торопишься!
Когда она горячилась, то, как и покойница мать, не принимала во внимание никаких оправданий, вспоминала сразу все провинности. А они были. И живой пример этому Ленькины башмаки. Они сушились на шестке у печки, и один из них, оскалившись, словно измывался над отцом: «Ага, забыл про сына…»
Наутро, вопреки обычному, Прося не приготовила детям завтрак, принесла из кадки кусок сала и, не говоря ни слова, бросила на стол.
Ни брат, ни сестра не притронулись к нему, а со следующего дня Валя сама стала готовить завтрак себе и брату.
Валя с Ленькой делали уроки на завтра. Она переписывала в чистовик сочинение, а мальчик корпел над примерами.
Антось вырвался с фермы и попросил скорее дать ему полдник. Споласкивая над ведром руки, объяснил:
— Едем с Опенькиным в первую бригаду. Лекция там о вологодских животноводах. Говорят, из области лектор.
— Делать нечего, так будут опять байки сказывать. Как тот, что осенью приезжал, — по обыкновению вмешалась Прося.