А через месяц приезжает молодой, невидный такой паренек из Минска на машине вместе с нашими, что по хлеб ездили. И, не заходя к председателю, давай ходить по колхозникам. С меня аккурат и начал. Ну, людям чего таиться? Каждый и выкладывает, как оно и что на самом деле. Да и само в глаза лезет. С неделю пожил он у нас и только напоследок зашел к председателю. Посмотрел все книги бухгалтерские и уехал себе. А еще через неделю как грохнули наш колхоз в центральной газете. Дробыш чуть концы не отдал, чуть не помешался. А люди хвалят этого парня. Правду пишет. Вот тогда мы и выбрали Пилипа Баразну председателем. Даром что молодой, с головой хлопец.
— С ним колхоз выйдет в люди, — подтвердил зоотехник.
Антось кончил свой полдник. Опенькин проглядывал газету. Неподалеку от него сидел Ленька и зачеркивал в черновике одно за другим решения своего неподатливого примера. От неудачи он раскраснелся, измазал чернилами не только руки, но и нос, щеки и, утратив уже всякую надежду на то, что справится сам, как всегда, прибегнул к помощи сестры:
— Валя, посмотри, может, найдешь ошибку.
Валя отложила свою тетрадку и взяла Ленькину. Зоотехник краем глаза наблюдал за ней.
— Ничего не понимаю, все будто правильно. — Валя сверила свой ответ с задачником и огорчилась несовпадением. — Ничего не понимаю.
— Вот и у меня тоже, Валька. — Мальчик обрадовался, что не только у него не получается. И тут же пришла счастливая догадка: — Наверно, пример неправильный, наверно, ошибка в задачнике.
— Подожди, еще раз попробую.
— Эх вы, академики! Кто же раскрывает сначала фигурные скобки, когда есть круглые и квадратные? — пододвинулся ближе к Леньке Опенькин.
И снова ни Валя, ни Ленька не обиделись, а, наоборот, почувствовали приязнь к этому человеку с улыбкой в светлых серых глазах.
— И вправду дурная, — шлепнула себя ладонью по лбу девочка.
— Эх ты, Валька! — быстро сменил позицию Ленька. — А еще седьмой кончаешь.
— Видали его? Готов уже в герои себя зачислить, — рассмеялся Опенькин. — А сам обыкновенный двурушник.
— Я же так и начал решать, только примеры спутал.
— Молчи лучше, решатель! — накинулась на него Прося, собирая со стола. — Нет чтобы за уроки сесть. Только и знаете, что рыщете с этим головорезом коршуновским… Что вы натворили в субботу у Степана в саду?
Должно быть, в словах мачехи скрывалась какая-то неприятная правда, потому что Ленька покраснел, как маков цвет, отвернулся и стал торопливо листать задачник.
Догадываясь, что за смущением сына таится что-то, Антось строго взглянул на него и повторил вопрос жены:
— Что ты делал у Степана в саду, Левон?
— Ничего, — еще ниже склонился над книгой Ленька.
— Как это ничего, когда Степиха сказала вчера, что вы с этим Коршунцом ульи вскрывали, залезть хотели? Хорошо, Степан нарвался на вас.
— Мы не вскрывали… Мы не лезли! — сгорая от стыда и обиды за то, в чем обвиняют его, крикнул Ленька. — Мы только слушали, как они там шевелятся, жужжат. А потом Степан вышел — из-за гумна, разорался, что ульи хотим открыть, мед украсть…
Чувствовалось, что позор этого обвинения Ленька уже пережил молча, один на один со своей совестью.
— Срамотища какая! Вся бригада слышала… — Просе казалось, что мало, что надо еще подбросить обвинительный материал.
— Если застал их возле улья, почему не привел домой, к отцу? — спросила Валя.
Ей хотелось помочь брату. Знала, что не способен он на такие проделки, а вдруг подговорил кто…
— Помолчи, Валя, не суйся не в свое дело, — сердито прервал отец. — Не хватало еще, чтоб люди приводили моих детей с краденым. — И снова грозно: — Если повторится еще такое, Левон, не жди пощады. Слышал?
Леня сидел, уткнувшись в задачник, не отзываясь на слова отца.
— Хорошим родителям детей не приводят с краденым!
Валя не собиралась сказать того, что сказала. Она и потом не могла вспомнить, откуда они взялись, как вырвались, эти жестокие слова. Ей было ясно только одно — что вызваны они обидой за брата: к чему заводить было этот разговор при чужом человеке?
— Что ты сказала? — всем корпусом повернулся к ней отец, и словно черная туча накрыла его лицо. Изменить нельзя было уже ничего, да Валя и не хотела ничего менять.
— Не сомневайся, Коршуниха не ждала бы минуты, чтоб наплести отцу на сына, да еще при людях. Виноват, так сама бы всыпала…
— Божечко, мой боже, опять мачеха виновата, — завопила Прося, — виновата, что не задала ему, а упаси боже пальцем дотронуться… Ты же первая глаза бы выцарапала.