Часы и впрямь ручные. По ночам не шумят, не хрипят, Гликерию не будят.
На ночь Гликерия укладывает часы спать в верхний ящик комода. Как раз между ложечкой для мармелада и речными ракушками. И видят они все тихие хорошие сны.
А то, что часы опаздывают, – так это просто они именно сегодня никуда не торопятся.
Как Гликерия.
Мышь Гликерия и холодная окрошка
Мышь Гликерия надела своё любимое платье – ну, то самое, с полосатыми рукавами и сиреневыми цветочками по подолу – и вышла из дому прогуляться.
Она погуляла сперва направо – до куста жимолости, потом ещё немного дальше – до зарослей папоротников, а потом почувствовала огромное желание остановиться и сказать: «Ффух!»
– Ффух!!! – сказала Гликерия. И добавила: – Какая жара!
Воздух стоял вокруг Гликерии плотным жарким коконом. И даже энергичные ффухания не отгоняли его от Гликериных разгорячённых щёк.
Гликерия сорвала лопух и сделала из него опахало. Но лопуховое опахало холодило только мордочку. И немножко – уши. А вот животу было по-прежнему жарко.
Причём, чтобы не обижать ни ту, ни другую щёку, Гликерии приходилось махать лопухом перед самым носом. И из-за этого она совсем не видела, куда идёт.
А что за прогулка, скажите на милость, если вы не видите окрестности, а видите вместо них болтающийся перед носом лопух?
Тогда Гликерия подумала: «Если я буду двигаться быстро-быстро, то получится так, словно на меня дует ветер. Ведь когда скатываешься с горки или качаешься на карусели – ветер всегда дует в лицо, даже в тихую погоду».
Гликерия бросила лопух и побежала вперёд со всех лап.
Ветер ударил ей в лицо, но через минуту стало почему-то ещё жарче. Гликерия запыхалась и решила остановиться. Уши у неё были мокрые, и с носа капало.
И тогда Гликерия ещё немного подумала и решила: надо что-то изобрести, чтоб оно само её везло.
Зашла Гликерия к одному знакомому, и тот дал ей свой велосипед. Покататься.
– Знаешь, – говорит один знакомый, – я полагаю, тебе это как раз подойдёт.
Едет Гликерия на велосипеде. Нос у Гликерии белый от страха. То правая нога высоко от земли, то левая. Боязно. Педали чавкают, колёса жужжат. Хвост норовит в спицах запутаться.
Всё равно жарко. Какая уж тут прохлада, когда того и гляди вывернется велосипед из-под Гликерии. Да и по сторонам смотреть некогда. Слева крапива – справа канава. Рулит Гликерия, старается.
И тут в один миг кончилась прогулка. Велосипед клацнул и схватил Гликерию за подол. И сжевал её сиреневые цветочки и оборочки.
– Ай! – закричала Гликерия и полетела с велосипеда.
Лететь было недалеко.
А велосипед тут же сверху на Гликерию упал и стукнул её везде.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила одного знакомого Гликерия.
Велосипед вернула.
И пошла оборочки стирать и на место пришивать. И прикладывать пятачок к шишке на лбу.
А тут, пока оборочки сохли, один знакомый сам к Гликерии в гости пришёл. Она его холодной окрошкой накормила, а он ей и говорит:
– Я ошибся. Велосипед – это не для мышей.
И подарил ей самокат.
Вот повезло Гликерии!
Колёсики маленькие, тихие, совсем не страшные. Никто не клацает у колен. И земля совсем близко – вот колёсики, вот подножка, вот Гликерины задние лапки. Оборка над травой развевается.
Катится Гликерия, левой лапой от земли отталкивается. Ветерок Гликерию обдувает. Любуется Гликерия окрестностями.
На руль привязала Гликерия воздушный шарик – для красоты.
«Холодная окрошка – хорошая штука. От неё в голове появляются очень правильные идеи», – думает Гликерия.
Мышь Гликерия и зелёная шкатулка
Мышь Гликерия однажды в среду сказала сама себе:
– Соседа справа зовут Ромуальд. Соседку слева зовут Андалузия. Вот им повезло.
А я – Гликерия. Какая гадость.
«Интересно, – вздохнула Гликерия, – какая оса укусила родителей, когда они выбирали мне имя?»
Сняла Гликерия трубку и позвонила родителям.
И вежливо спросила их про осу.
– Фу, какая ты грубая, Гликерия, – обиделись родители. И пустились по волнам своей памяти.
– Ты была чудесная мышка, тогда ещё милая и вежливая. Потому что в ту пору ты только-только родилась и не умела разговаривать. И мы подумали – как мило звучит: мыша Луша.