Платон по этому поводу рассказывает приключение Гигеса, пастуха Лидийского царя. Дожди глубоко размыли землю. Гигес спустился в расщелину и, как говорит предание, увидел бронзового коня, в бока которого можно было проникнуть через ряд дверей. В теле животного он находит необыкновенной величины труп с золотым кольцом на пальце. Он снимает с трупа кольцо, надевает его на свой палец и возвращается к остальным пастухам. Когда он поворачивал кольцо камнем вниз, то он становился невидимым, а сам видел всех; когда же он поворачивал кольцо камнем кверху, он снова становился видимым. Он воспользовался свойством кольца, обесчестил царицу, убил царя, своего господина, при помощи его жены и избавился от всех, которые могли мешать осуществлению его планов. Таким образом, благодаря своему кольцу, умножая преступления, не опасаясь свидетелей, он вскоре стал царем Лидии. Но предположим, что мудрец стал бы обладателем этого чудесного кольца. Он, как и раньше, не считал бы дозволенным творить зло, так как достойные люди ищут не тайны, а честности.
Постыдное никогда не может быть полезным, если бы даже оно доставило нам то, что мы называем большими выгодами; ибо составляет уже печальнейшее несчастье считать бесчестное полезным.
Традиционный древнеримский костюм. Раскрашенная гравюра
Лучшее наследство, которое отец может оставить своим детям и которое следует предпочесть богатейшим вотчинам, это слава его добродетелей и прекрасных деяний. Наложить грязное пятно на славу своих предков – это преступление, это нечестие.
Долг юношества уважать людей зрелого возраста, выбирать из их среды тех, которым мудрость доставила лучшую репутацию, и руководствоваться их советом и авторитетом; ибо юношество должно быть просвещаемо и руководимо опытом стариков. В особенности следует удалять юношей от вольных удовольствий и приспособлять их дух и тело к труду и терпению для того, чтобы сообщить им всю энергию, необходимую в трудах мирного и военного времени.
Самая приятная, самая прочная из связей – та, в которую вступают достойные люди, одинаково связанные совпадением их добродетелей и узами дружбы, ибо добродетель притягивает нас могучею прелестью и заставляет любить тех, которые любят ее. Есть ли что-либо более трогательнее и интереснее счастливого согласия добрых нравов? Друзья, которых сблизили одинаковые наклонности, одинаковые вкусы и одинаковые привычки, ценят друг друга столько же, сколько любят один другого.
Гай Марий в Минтурне. Фрагмент. Художник Ж.-Л. Давид
Утверждать, что мы не обязаны держать слово, данное низкому и вероломному человеку, значит искать ложное и преступное извинение клятвопреступлению. Другим могучим звеном являются благодеяния, которые оказываются и принимаются с одинаковым чистосердечием.
Но какая любовь сравнится с тою, которую внушает нам отечество? Мы любим наших родителей, наших родственников, детей, друзей; но все эти роды любви обнимает любовь к отечеству. Какой добрый гражданин отказался бы умереть за него, если бы своею смертью он мог послужить ему?
Те, которые не имеют в самих себе данных для украшения жизненного пути, найдут, что все возрасты являются тяжелым бременем. Но, если искать счастья только в собственном сердце, мы сумеем найти приятное во всем, к чему природа и необходимость нас обязывают.
Римская матрона. Художник Д.-У. Годвард
Все желают достигнуть старости, все обвиняют ее, когда они ее достигли: таково наше непостоянство, легкомыслие наших желаний, наша извращенность! Но, говорят, она пришла раньше, чем мы ожидали. Да кто же вас заставлял ложно мыслить? Разве она последовала за юностью скорее, чем юность за первыми годами жизни? Нашли ли бы вы ее менее тягостною, если бы она заставила ожидать себя восемь веков, а не восемь десятилетий? Верьте, самая долгая продолжительность жизни не могла бы облегчить горестей безумной старости.
Связанная с большой нуждою, старость непривлекательна даже для мудреца; обеспеченная достатком, она все еще печальна для безрассудного.
Георгий, учитель Исократа, прожил сто семь лет, не переставая заниматься наукой. Однажды его спросили, доставляет ли ему удовольствие жить так долго. «У меня нет никаких оснований, – ответил он, – жаловаться на старость».