В маленькой темной лачуге Филю и маленького мальчишку, то ли внучка, то ли приемыша, выставили из единственной комнаты в сени. Крикнув, чтобы принесли воды, женщина начала, позвякивая, доставать стеклянные посудины и что-то еще. Филя, следуя подсказкам мальца, таскал воду, топил дымную потрескавшуюся печурку. Мыслей не было. Двое суток боролся солдат с костлявой, то погружаясь в забытье, то изредка выныривая в общий мир, для того чтобы найти глазами Филю. На третью ночь, под утро, он нашел в себе силы сесть. Потрепал Филю, разбудил, улыбнулся:
— Ты знаешь, я вспомнил, мама меня звала Филей, пока командиры не стали звать Солдат. Вот так, тезка! — помолчал и добавил:
— Вот и пришел я. Пенсия.
Медленно опустил голову на грудь и замер…
Выполнив все обряды, как советовала женщина, Филя положил завернутого в чистую холстину друга на старенькую тележку и повез за село. Он загодя облюбовал место на опушке, рядом с большим камнем, старым и замшелым. Вокруг в хороводе молодые березки. Солдат был бы доволен: он часто останавливал взгляд и любовался простыми, но совершенными творениями природы. Всепоглощающая, светлая грусть звенела тетивой. Мальчишка увязался щенком, помогал тянуть тележку, рыть могилку. В пацаньих глазах плескалась кипучая жизнь. Не было ни капли фальшивой игры и скорби, принятой на похоронах. Просто жизнь и любопытство. Возвращались на вечерней зоре. Солнце яркое, но покрасневшее, давало последнее тепло и праздничную окраску бедняцкой улочке. Из замедленного, дремотного состояния, Филю резко выхватил крик пацана. Он увидел, как старая женщина, словно кусок темной ткани безвольно колыхалась в разбойничьих руках блатаря, рядом еще двое вражин. Внутри у Фили все взорвалось, он моментально почувствовал себя стрелой, летящей в цель. В ушах свист ветра, рядом невидимое плечо солдата. Очнулся от колокольцем звеневшего мальчишечьего голоса: