Выбрать главу

441 Сосуд, содержимое и сама мать, которая содержит в себе отца, стали сыном, который из "чернейшей тьмы" поднялся к чистой белизне Луны и посредством solificatio обрел красный оттенок (rubedo). В нем все противоположности слились в единое целое.

442 Строфа 29.

Тут Бог отворил врата Рая, Словно Луне, его на царский трон поднимая. А потом и к небу, труд свой завершая, Славой, блеску Солнца равной, его венчая[1501].

443 Здесь Рипли описывает обновление царя и рождение сына, как появление нового искупителя, что в устах средневекового церковника звучит довольно странно. Вознесение Луны ("uti Luna") на "царский трон" — это явный парафраз, с одной стороны, Успения Девы, а с другой — вступления в брак невесты, Церкви. Если Бог отворяет врата рая, это означает не что иное, как пришествие на землю Царства Божия. Такие атрибуты как солнце и луна говорят о filius regius, как о вновь родившемся Первичном Человеке, который есть космос. Ошибочно было бы недооценить значение этого восторженного стишка или объявить его бессмыслицей. От алхимиков нельзя отмахиваться как от умалишенных. Мне представляется более разумным изучить мотивы, руководствуясь которыми, не кто иной как церковник сформулировал божественное откровение вне рамок своего символа веры. Если бы lapis был только золотом, то алхимики были бы богами, а не людьми; если бы он был панацеей, то они обладали бы лекарством от всех болезней; если бы он был эликсиром, то они жили бы по тысяче лет и больше. Но все это не обязывало бы их делать религиозные заявления о lapis. Если же, тем не менее, они превозносили его, как второе пришествие Мессии, то мы должны предположить, что алхимики действительно имели в виду что-то в этом роде. Хотя они и рассматривали свое искусство, как харизму, дар Святого Духа или Sapientia Dei[1502], оно все равно было человеческой работой, а таинственный filius, даже в том случае, когда решающим фактором было волшебство богов, все равно искусственно выводился в реторте.

444 Все вышесказанное наводит на предположение, что средневековая алхимия, которая появилась на свет из арабских изысканий примерно в тринадцатом веке, и наиболее красноречивым документом которой является Aurora Consurgens, была ни чем иным, как продолжением доктрины Святого Духа, которая в Церкви не получила особого развития[1503]. Параклет нисходит к конкретному индивиду, который, в результате, втягивается в процесс образования Троицы[1504] И если дух воспроизводства и жизни поселяется в человеке, значит Бог может быть рожден в нем — мысль, которая звучит со времен Майстера Экхарта[1505]. Ангелус Силезий в своих стихах выражается по этому поводу совершенно недвусмысленно:

Если Божий Дух Святой соблазнил тебя, То родишь ты от него Вечное Дитя. Если, подобно Марии, чисто оно и непорочно, Бог душу твою оплодотворит, это точно.
Бог беременной сделал меня, а дух его постоянно со мной, Чтобы Бог смог родиться в моей душе и разбить то, что было мной. Что толку от "Привет тебе, Мария" Гавриила, Если те же слова не мне адресованы были?[1506].

445 Здесь Ангелус говорит о религиозном и психологическом опыте того, что алхимики ощущали в и посредством материи, и что Рипли описывает в своей напыщенной аллегории. Природа этого ощущения оправдывает восхищенный язык некоторых строф Cantilena. Он говорит о чем-то большем, чем результат милости божьей, описанный в священных книгах: Бог сам, посредством Святого Духа, включается в работу человека, как в форме вдохновения, так и в форме прямого вмешательства в чудесную трансформацию. Принимая во внимание тот факт, что подобное чудо никогда не происходило в реторте, несмотря на периодические утверждения, что кому-то все-таки удалось изготовить золото, и что ни панацея, ни эликсир, не смогли в значительной степени продлить человеческую жизнь, и что гомункулус так никогда и не вылетел из печи — принимая во внимание этот абсолютно отрицательный результат, мы вынуждены задаться вопросом, на чем же тогда основывались энтузиазм и страстная увлеченность адептов.

446 Для того, чтобы ответить на этот трудный вопрос, необходимо помнить, что алхимики, ведомые своей страстью к исследованиям, находились на вполне перспективном пути, поскольку после столетий упорного труда алхимия дала плоды в виде химии и ее потрясающих открытий. Эмоциональная динамика алхимии в значительной степени объясняется предчувствием этих неслыханных возможностей. Какими бы бесполезными не были усилия алхимиков, их предприятия, несмотря на постоянные провалы, имели положительный психический эффект, что-то сродни удовлетворению или даже ощутимому увеличению мудрости. В противном случае было бы невозможно объяснить, почему алхимики не отказались с отвращением от своих почти неизменно тщетных проектов. Нельзя сказать, что им не пришлось пережить разочарования; и в самом деле, безрезультатность алхимии постепенно создавала ей все более плохую репутацию. Тем не менее осталось большое количество свидетельств, совершенно ясно говорящих о том, что безнадежные метания алхимиков, абсурдные с точки зрения химии, с точки зрения психологии выглядят совершенно по иному. Как я уже говорил в "Психология и алхимия", во время химических опытов имели место психические проекции, которые подняли на свет содержимое бессознательного, зачастую в форме ярких видений. Современный врач-психолог знает, что такие проекции могут иметь огромную терапевтическую ценность. Старые Мастера не случайно отождествляли свое nigredo с меланхолией и превозносили opus, как главное лекарство от "всех болезней души"; ибо они обнаружили (чего и следовало ожидать), что, хотя их кошельки опустели, их душа приобрела величие — в том случае, разумеется, если они сумели перенести поистине огромные психические перегрузки. Проекции алхимиков были не чем иным как материализовавшимся содержимым бессознательного, тем самым содержимым, которое современная психотерапия доводит до сознания с помощью метода активного воображения, прежде чем оно бессознательно превратится в проекции. Превращение этого содержимого в осознанное и придание формы тому, что формы не имеет, имеет специфический эффект в том случае, когда сознание не предлагает переполненному бессознательному никаких средств для самовыражения. В этих обстоятельствах бессознательное не имеет никакой альтернативы генерированию проекций и невротических симптомов. Сознание Средневековья не давало этим вещам адекватного выхода. Безграничный мир естественных наук пребывал в состоянии нераспустившегося бутона, и то же самое можно сказать о пытливом религиозном духе, который мы встречаем во многих алхимических трактатах, и который (у нас есть основания для такого предположения) был очень близок к эмпиризму научного исследования.

вернуться

1501

Hinc Deus paradysi portas reseravit Uti Luna Candida ilium decoravit, Quam post ad imperii loca sublimavit Soleque ignivomo digne coronavit.

вернуться

1502

Ангелус Силезий (Cherub. Wandersmann, 111, 195) говорит о Sapientia:

"Если Дева придумала землю,

То она же даст ей новое рожденье".

вернуться

1503

Замечание, что Церковь не сделала всего, что от нее можно было ожидать, для развития доктрины Святого Духа, я неожиданно услышал из уст доктора Тэмпла, архиепископа Кентерберийского. Касательно психологического аспекта доктрины Святого Духа смотри "Догма о Троице", пар. 234сл.

вернуться

1504

Этот вывод явно следует из работы Ангелуса Силезия..

вернуться

1505

Сравни с великолепной проповедью Майстера Экхарта на тему "Когда все окружало тихое безмолвие" (Книга Премудростей Соломона 18:14): "Здесь, во времени, мы устраиваем праздник, потому что вечные роды, которые Бог-Отец произвел и беспрерывно производит в вечности, теперь произошли во времени, в человеческой природе. Святой Августин говорит, что эти роды происходят всегда. Но если это происходит не во мне, то какая мне от этого польза? Значение имеет то, что это произойдет во мне. Стало быть, мы намереваемся говорить об этих родах, как о происходящих в нас, как об осуществляющихся в праведной душе; ибо только в совершенной душе Бог произносит свое Слово... Вот слова мудрого человека: "Ибо, когда все окружало тихое безмолвие, сошло с небес от царственных престолов на средину погибельной земли всемогущее слово Твое."

вернуться

1506

Cherub. Wandersmann, II, 101-104.