482 В Аменти, аду египтян, обитает семиглавый змей[1579], а в аду христиан — самая знаменитая змея, дьявол, "змий древний"[1580]. Вообще-то, в аду обитают два брата, а именно, смерть и дьявол. Дьявола символизирует змея, а смерть — черви. У древних германцев концепции червя, змеи и дракона сливались в одну, как они сливаются и у латинян (vermis, serpens, draco). Подземный мир символизирует ад[1581] И могилу[1582]. Червь или змея — это всепожирающая смерть. Стало быть, убийца дракона — это всегда победитель смерти. В германской мифологии ад тоже ассоциируется с червями. В "Эдде" говорится:
В староанглийском языке ад назывался "червивой палатой" (wyr-msele), а на средневековом северно-германском — "садом червей"[1584].
483 Подобно героям и духам мертвых, боги тоже (особенно земные боги) связаны со змеями, например, Гермес и Асклепий[1585]. И в самом деле, греческий бог исцеления, извлеченный из яйца, принял облик змеи[1586]. Надпись на храме Хатор в Дендерехе гласит[1587]:
Солнце, которое существует с самого начала, подобно соколу поднимается из своего лотоса. Когда двери его лепестков распахиваются, открывая его сапфирное величие, оно отделяет день от ночи. Ты встаешь, , подобно священной змее, как живой дух, давая начало вещам, и твоя великолепная сверкающая форма движется в барке восхода. Божественный Господин, чей образ тайно живет в храме в Дендерех, своей работой произведен в творцы мира. Он приходит один, а потом множится в миллион раз, когда свет выходит из него в форме ребенка[1588].
Сравнение бога со змеей напоминает нам о его хтонической форме в подземном мире, точно так же, как омолодившийся феникс (сокол) поначалу принимает форму червя[1589]. Поскольку христианство очень много позаимствовало из египетской религии, то нет ничего удивительного в том, что аллегория змеи пробралась в мир христианских идей (Евангелие от Иоанна 3:14) и с готовностью была подхвачена алхимиками[1590]. Дракон — это аллегория, как Христа, так и Антихриста[1591]. Замечательная параллель проводится в трактате неизвестного автора "De promissionibus" (V в.н.э.)[1592]. В нем приводится версия легенды о святом Сильвестре, по которой этот святой приковал дракона к Тарпейской Скале и таким образом его обезвредил. Другая версия этой истории рассказана "неким монахом", который обнаружил, что мнимый дракон, которому приносились в жертву невинные девушки, был ни чем иным, как механическим устройством. Святой Сильвестр приковал дракона цепью, как в Апокалипсисе 20:1; но в другом варианте этой истории из пасти искуственного дракона "выходил меч", как у Сына Человеческого из Апокалипсиса 1:16[1593].
6. ЦАРЬ КАК АНТРОПОС
484 Выше я улсе привлекал внимание читателя[1594] к отрывку из Ипполита, в котором обсуждалось гностическое толкование Псалма 23:7-10. На поставленный в Псалме риторический вопрос: "Кто сей Царь славы?", у Ипполита дается следующий ответ: "Червь, а не человек, упрек людям и отброс человечества[1595]. Он есть царь славы, могучий в битве". Ипполит говорит, что в этом отрывке речь идет об Адаме и его "восхождении и новом рождении, что он может быть рожден в духовном, а не плотском смысле"[1596]. Стало быть, червь символизирует второго Адама, Христа. Епифаний также упоминает червя как аллегорию Христа[1597], хотя и не вдается в ее объяснение.
485 Этот ход мыслей, осознанно или неосознанно, был продолжен алхимиками. В "Aquarium sapientum" сказано[1598]:
Прежде всего, следует заметить, что Мудрецы называли это разложившееся вещество, по причине его черноты (Песн. 1), головой ворона. Точно так же, Христос (Ис. 53) не имел ни формы, ни привлекательности, был самым ужасным из всех людей, преследуемым печалями и болезнями, и настолько презираемым, что люди прятали от него свои лица и считали его полным ничтожеством. О да, в 22-ом Псалме (Вульгата) он жалуется на это, что он червь, а не человек, посмешище и объект презрения, поистине, есть все основания сравнить с Христом разложившееся гело Солнца, мертвое, бездеятельное, подобное пеплу, лежащее на дне сосуда до тex пор, пока под воздействием сильного тепла его душа постепенно, мало-помалу, вновь спускается к нему и снова вдохновляет, увлажняет и насыщает разлагающееся, почти мертвое тело, и спасает его от полного уничтожения. Ибо то же самое произошло и с Христом, когда на Масличной Горе, на кресте, он был поджарен[1599] на костре божественного гнева[1600] (Мф. 26, 27), и жаловался, что он был совершенно оставлен своим божественным Отцом, но, тем не менее, всегда (как это бывает с земным телом в результате постоянной заботы и хорошего питания) утешался и подкреплялся (Мф. 4, Лк. 22) и, так сказать, вдохновлялся, питался и поддерживал свое; существование божественным нектаром; когда, наконец, в момент его наиболее тайной страсти и в час смерти его сила и сам его дух полностью оставили его, и он глубоко-глубоко ушел под землю (Деян. 1. Еф. 1, 1 Пет. 3), то даже тогда он был сохранен, обновлен и силою вечного Божества вновь воскрешен, вдохновлен и возвеличен (Рим. 14), пока, наконец, его дух и его лежащее в гробнице мертвое тело не достигли абсолютного и неразрывного единства посредством его радостного воскресения и победоносного восхождения на небо, как Господа и Христа (Мф. 28), и он не был посажен (Мк. 1 (5) по правую руку от своего Отца; вместе с которым, посредством силы и добродетели святого Духа, как истинный Бог и человек, он с равными силой и величием повелевает и правит всеми вещами (Ис. 8), а свои могучим словом сохраняет все вещи (Евр. 1) и делает все вещи одной (Деян. 17). И эти чудесный Союз и божественное Возвышение ангелов и людей в небесах, на земле и под землей (Флп. 2, 1 Пет. 1), вряд ли можно понять, не говоря уже о том, чтобы о них размышлять, без страха и ужаса; и его добродетель, сила и розовый Раствор[1601] могут уже сейчас изменить, перекрасить и, более того, полностью исцелить нас, грешных телом и душою, людей: о чем мы поподробнее поговорим ниже... Итак, мы дали краткое и простое описание уникальной небесной основы и краеугольного камня, Иисуса Христа, то есть рассмотрели, как именно его можно сравнивать и соединять с земным философским камнем Мудрецов, материалы и приготовления которых, как нам приходилось слышать, представляют собой замечательный тип и почти точный образ воплощения Христа.
1579
Сравни со змеевидной лодкой Рa, в которой он обьезжает подземный мир (l!tid)V\
1580
Апокалипсис 20:2. llonorins of Autun,
1581
Книга пророка Исайи 38:10: "... во преполовение дней моих должен я идти во врача преисподней".
1582
Книга Иова 17:13 (., : "...преисподняя дом мой; во тьме постелю я постель мою; гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя". Книга Иова 2.1:26: "И они вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их".
1585
Сравни с Ницше, "Так говорил Зарагуслра". Зарагуотра говорит укусившей его змее: "Когда же ото дракон умирал от яда змеи?" Он ото герой расы драконов, и поэтому его зовут "камнем мудрости".
1586
Сравни с историей ..Лукиана об обманщике Александре, который принес яйцо с заключенным внутри пего Лсклением. ("Pseudomantis", 12, в
1588
Просто удивительно, насколько аналогично алхимия использовала те же самые образы:
1589
Червь означает наиболее примитивную и архаичную форму жизни, из которой, и только из нее, рождается прямая противоположность рожденному ползать созданию плица. Змея и птица это классическая пара противоположное чей. Орел и змея, два звери Заратустры, символизируют цикл вечного возвращения. "Ибо твои звери хорошо знают, о Зарачустра, кто ты и кем должен ты стать: смотри,
1590
(Смотри "Психология и алхимия", рис. 217. Здесь также имеется косвенный намек на повешение змеи на дереве. Сравни с алхимическим мифом о Кадмусе (смотри выше, пар. 84ff.) и с "Психология и алхимия", рис. 150.
1595
Естъ еще одна цитата, а именно из Псалма 21:7. Очень интересно, что псалм начинается такими словами: "Боже мой! Боже мой! Для чего ты оставил меня?", которые являются признаком того, что трансформация Царя Славы в самое ничтожное из божьих созданий воспринимается как Божья немилость. Те же самые слона читаем в Евангелии от Матфея 27:46:
1600
"Костер божественного гиева" напоминает о "божественном костре гиева" Беме. Я не. знаю, существует ли между ними прямая связь. И нашем трактате Божий гнев, обрушиваясь на Христа, обращается против самого Бога. Беме обсуждает этот вопрос в "Aurora"