129 Стало быть, нет ничего удивительного в том, что бессознательное проявляется в проецированной и символической форме, поскольку другого способа познакомиться с ним просто не существует. Но с сознанием дело обстоит явно иначе. Похоже, что в сознании, как сути всего осознанного содержимого, отсутствуют основные условия для проекции. Проекция, в правильном ее понимании, не является произвольным свершением; она представляет собой нечто, что приближается к осознающему уму "извне", что-то вроде излучаемого объектом сияния, хотя субъект все время остается в неведении, что это он сам является источником света, который заставляет сверкать кошачьи глаза проекции. Стало быть, Луна вполне воспринимается, как проекция; а вот Солнце, поскольку оно символизирует сознание, на первый взгляд, противоречит термину "проекция"; и, тем не менее, Солнце является проекцией не в меньшей степени, чем Луна. Ибо точно так же, как о физическим солнце мы знаем только то, что знаем о его свете и тепле, а о его физической конституции можем строить только предположения, так и наше сознание излучается темным телом, эго, которое является обязательным условием существования сознания, причем последнее является ничем иным, как связью объекта или содержимого с эго. Эго, мнимая вещь, о которой мы якобы знаем больше всего, на самом деле является чрезвычайно сложным комплексом, полным непостижимых загадок. В самом деле, его можно даже определить, как "относительно постоянную персонификацию самого бессознательного", или, как зеркало Шопенгауэра, в котором бессознательное может видеть свое лицо[597]. Все миры, которые когда-либо существовали до человека, физически находились "там". Но они были безымянным событием, а не определенной реальностью, поскольку там не было той минимальной концентрации также присутствовавшего там физического фактора, благодаря которой могло бы прозвучать слово, перевешивающее все Творение: Это есть мир, а это есть Я! То было первое утро мира, первый восход солнца над первичной тьмой, когда зачаточный осознающий комплекс, эго, сын тьмы, осознанно расколол субъект и объект, и тем самым низверг мир и себя в конкретное существование[598], дав ему и себе голос и имя. Сияющая масса солнца есть эго и его поле сознания — Sol et eius umbra: свет снаружи и тьма внутри. В источнике света тьмы хватит на любое количество проекций, ибо эго вырастает из тьмы психе.
130 Принимая во внимание главную роль, которую эго играет в выведении реальности на свет, мы можем понять, почему эта бесконечна малая точечка во вселенной была персонифицирована, как солнце, со всеми соответствующими этому образу атрибутами. Поскольку ум средневекового человека несравненно больше нашего ощущал божественное качество солнца, мы можем предположить, что совокупный характер солнца-образа присутствовал во всех созданных им аллегориях и символах. Среди обозначений солнца, как совокупности, наиболее важным является его частое использование в качестве образа Бога, причем не только в языческие, но и в христианские времена.
131 Хотя алхимики очень близко подошли к пониманию того, что эго было загадочно неуловимой таинственной субстанцией и желанным lapis, они не осознавали, что своим солнечным символом устанавливали тесную связь между Богом и эго. Как уже говорилось, проекция не является произвольным действием; это свойственный природе человеческой психе естественный феномен, на который сознание влиять не может. Стало быть, если это природа порождает символ солнца, значит природа сама выражает тождественность Бога и эго. В этом случае, в богохульстве можно обвинять только бессознательную природу, но не человека, который является ее жертвой. На Западе укоренилось убеждение, что Бог и эго являются обособленными мирами. А в Индии, наоборот, их тождественность считается само собой разумеющейся. В природе индийского ума было заложено понимание значения сознания в процессе сотворения мира[599], проявившееся в человеке[600]. Запад же, напротив, всегда подчеркивал ничтожность, слабость и греховность эго, вопреки тому факту, что это оно подняло человека до статуса божества. Алхимики, по крайней мере, предполагали скрытое богоподобие человека и интуиция Ангелуса Си-лезиуса, в конце концов, выразила это в откровенной форме.
132 Восток разбирается с этими вносящими смятение противоречивыми аспектами путем слияния эго, личностного атмана, с атманом всемирным, толкуя, таким образом эго как покров Майи. Западный алхимик сознательно не осознавал эти проблемы. Но когда невысказанные предположения и символы алхимика достигали плана осознанного гнозиса, как это было в случае с Ангелусом Силезиусом, именно ничтожность и низость эго[601] вынуждали его признать тождественность эго его полной противоположности[602]. Эти прозрения порождены не капризами растроенной психики, а, скорее, самой природой души, которая, как на Востоке, так и на Западе, выражает эти истины либо прямо, либо в форме прозрачных метафор. Это становится понятным, когда мы осознаем, что сотворяющее мир качество присуще человеческому сознанию, как таковому. Говоря это, мы не оскорбляем религиозных убеждений, поскольку религиозный человек свободен рассматривать человеческое сознание (посредством которого, по сути, было осуществлено второе сотворение мира), как божественный инструмент.
597
В данном случае концепция самости может быть упомянута только мимоходом. (Касательно подробного обсуждения этой темы смотри Aion, гл. 4.) Самость — это гипотетический итог неописуемой совокупности, одна половина которой состоит из эго-сознания, а вторая — из тени. Последняя, насколько это можно установить эмпирическим путем, как правило, представляет себя в образе неполноценной или отрицательной личности. Она составляет ту часть коллективного бессознательного, которая вторгается в личностную сферу, образуя там так называемое личное бессознательное. Тень, по сути, образует мост к фигуре анимы, которая лишь отчасти является личностной, а через нее — к безличностным фигурам коллективного бессознательного. Концепция анимы по сути своей интуитивна и вмещает в себя неопределенное количество эго-сознания, тени, анимы и коллективного бессознательного. Как совокупность, самость представляет собой coincidentia oppositorum; то есть она одновременно яркая и темная, и тем не менее никакая.
Если мы гипостатизируем самость и выведем из нее (как из некоей изначально существующей личности) эго и тень, то они будут представляться эмпирическими аспектами противоположностей, которые заранее сформированы в самость. Поскольку у меня нет никакого желания создавать мир гипотетических концепций, которые ведут лишь к чисто казуистической философской дискуссии, я не вижу особого смысла в этих рассуждениях. Если подобные концепции время от времени будут способствовать упорядочению эмпирического материала, это будет значить, что они выполняют возложеные на них функции. Эмпирику нечего сказать о концепциях самости и Бога самих по себе, и о том, как они связаны друг с другом.
598
Книга Бытия 1:1-7 является проекцией этого процесса. Пришествие сознания описано как объективное событие, активным субъектом которого является не эго, а Элохим. Поскольку примитивные люди очень часто не ощущают себя субъектами их собственного мышления, то возможно, что в далеком прошлом сознание представлялось соответствием произошедшего с эго внешнего события, и что оно было интегрировано с субъектом только в более поздние времена. И даже мы не склонны считать эго субъектом просветления и вдохновения, которые, в реальности, представляют собой внезапное расширение сознания. См. Neumann, The Origins and History of Consciousness, pp. 102ff.
599
Здесь я использую слово "сознание" в качестве эквивалента "эго", поскольку, с моей точки зрения, они являются аспектами одного и того же феномена. Сознание никак не могло бы существовать без знающего субъекта и наоборот.
600
См. Ригведа (из Geschlichte der Philosophie, I, 1, p. 140):
"И эта непрерывная молитва певца
Стала самкой, существовавшей еще до рождения мира,
Боги — это питомцы того же племени,
Живущие вместе в утробе этого бога".
Вайасаней-самхита 34, 3 (из Die Geheimlehre des Veda, p. 17):
"Тот, кто как сознание, мысль, решение,
Живет, как бессмертный свет, внутри человека".
601
"Никому, за исключением ребенка, вовеки не пролезть туда,
Где обитают Божьи дети — уж больно дверь узка".
Cherubinischer Wandersmann, I, No. 153.
602
"Я Бога ребенок и сын, а он — мой.
Как получается так, что я могу соединяться с тобой?" (I, 256)
"Бог есть мой центр, когда я его в себе заключаю;
И сфера моя, когда я себя в нем растворяю". (III, 148)
"Я Богом бессмертным пропитан сильнее,
Чем губка — водой, осуши она хоть все море синее". (IV, 156)
"Яйцо — в курице, а курица в яйце укрыта, Два — в одном, а одно из двух сбито". (IV, 163) "Бог становится "мной", надевая человека личину, Я был до него — вот этому причина!" (IV, , 259).