144 Этих ссылок на серу, как на таинственную и трансформирующую субстанцию, должно хватить. Я бы только хотел подчеркнуть мысль Парацельса о ее четырехслойной природе и мысль его ученика Дорна о четырех цветах, как символе совокупности. Психическим фактором, который появляется в проекции всех характеризуемых таким образом таинственных субстанций, является бессознательная самость. Именно по этой причине хорошо известная аналогия Христос-lapis[690] возникает снова и снова, примером чего служит вышеприведенная притча об приключении адепта в роще Венеры. Из нее мы узнали, что после долгой и поучительной беседы с голосом Сатурна адепт заснул. Во сне он видит у источника в роще фигуры двух мужчин, одним из которых является Сера, а другим — Соль. Возникает ссора, и Соль наносит Сере "смертельную рану". Из раны хлещет кровь в форме "белейшего молока". По мере того, как адепт все глубже погружается в сон, поток крови превращается в реку. Из рощи появляется Диана и купается в этой волшебной воде. Мимо проходит принц (Солнце), он замечает Диану, в них вспыхивает любовь друг к другу, она падает в обморок и скрывается под поверхностью воды. Свита принца отказывается броситься ей на помощь из-за страха перед опасной водой[691], поэтому принц сам бросается в воду и Диана увлекает его в глубину. Их души немедленно появляются над водой и объясняют адепту, что они не вернутся в "столь загрязненные тела" и они довольны, что избавились от них. Они парят над поверхностью воды до тех пор, пока "туман и облачность" не рассеиваются. В этом месте адепт возвращается к своему прежнему сну и вместе со многими другими алхимиками обнаруживает у источника труп Серы. Каждый алхимик берет себе по кусочку и работает с ним, но успеха никто не добивается[692]. Далее мы узнаем, что Сера — это не только "medicina" (лекарство), но и "medicus" — раненный врач[693]
Серу постигает та же самая печальная судьба, что и тело, пронзенное копьем Меркурия. В "Pandora" Рейснера[694] тело символизирует Христос, второй Адам, пронзенный копьем русалки, или Лилит из Эдема[695].
145 Эта аналогия показывает, что сера, как таинственная субстанция уравниваясь с Христом, так что для алхимиков она должна была означать нечто очень похожее. Мы бы с отвращением отвернулись от подобного абсурда, если бы нам не было ясно, что эта аналогия, в прямой или завуалированной форме, была навязана им бессознательным. Разумеется, не могло быть большего несоответствия, чем между самой святой из всех известных человеческому сознанию концепций и серой, с ее смердящими злом составными частями. Стало быть, эта аналогия никак не могла возникнуть в результате материальных причин, и толчком к ее возникновению могла послужить интенсивная и страстная зацикленность на химической субстанции, которая постепенно образовала в разуме алхимика tertium comparationis и предельно решительно навязала его алхимику. Общим знаменателем этих двух абсолютно несоизмеримых концепций является самость, образ цельного человека, который достиг своего высочайшего и наиболее значительного развития в "Ессе Homo", а с другой стороны, проявляется, как самая злобная, самая презренная и наиболее незначительная вещь, и предстает перед сознанием именно в этом обличье. Поскольку самость является концепцией целостности человека, то в силу этого она больше осознающей эго-личности и включает в себя тень личности и коллективное бессознательное. Эго-сознанию, напротив, весь феномен бессознательного представляется настолько незначительным, что мы скорее объясним его как privatio lucis[696], чем согласимся признать его автономное существование. В добавок ко всему, осознающий разум критически и недоверчиво относится ко всему, что приходит из бессознательного, убежденный в его подозрительности и некоей "неприличности". В результате, психическая феноменология атмана так же полна парадоксов, как и индуистская концепция атмана, который, с одной стороны, содержит в себе всю вселенную, а с другой — "не больше пальца" и живет в сердце. Восточная идея об атмане-пуруше с психологической точки зрения соответствует западной фигуре Христа, который является вторым Лицом в Троице и Богом, но если речь идет о его человеческом существовании, то он полностью подходит под образ страдающего слуги Божьего у Исайи[697], начиная с его рождения в хлеву среди животных и заканчивая его позорной смертью на кресте меж двух воров.
691
Ручей, хоть и небольшой, но "чрезвычайно опасный". Слуги говорят, что однажды они попытались пересечь его, но "едва избежали опасности вечной смерти". Они добавляют : "Мы также знаем, что наши предшественники погибли здесь". Слуги — это алхимики, а ручей или его вода символизирует угрожающую им опасность, которой явно является опасность стать утопленником. Физическая опасность алхимической работы заключается во вторжении бессознательного и вытекающей из этого "утрате души". У меня есть алхимический манускрипт семнадцатого века, на котором в форме серии рисунков изображено вторжение бессознательного. Рисунки отмечены всеми признаками шизофрении.
693
Профессор Керени любезно одолжил мне манускрипт своей работы по Асклепию [Asklepios: Archetypal Image of the Physician's Existence, 1959], который представляет огромный интерес для всех врачей. Он рассматривает исконного врача, как "раненного, наносящего раны" (Хирон, Махаон и т.д.). Но вот что любопытно — имеются и другие аналогии. В нашем трактате Принца называют "vir fortis" — сильный мужчина. Он, несомненно, является солнцем и застает Диану врасплох во время купания. В мифе о рождении Асклепия говорится, что солнечный бог Аполлон застал врасплох Корониду ("ворониху"), когда она купалась в озере Бойбейс (там же, стр. 93ff.). Коронида, цветом которой является черный, ассоциируется с новой луной (ouvo Soq solis et lunae) и ее опас-ность проявляется в имени ее отца Флегия ("воспламеняющий")- Ее братом или дядей был Иксион, насильник и убийца. Связь Корониды с луной объясняется также тем фактом, что к числу ее предков относится и Феба (луна). Когда Коронида уже была беременна сыном Аполлона Асклепием, она вступила в половую связь с хтоническим Исхием ("vir fortis", "сильный") и в наказание была убита Артемидой. Во время погребального пира Аполлон спас ребенка из тела матери. Керени предполагает тождественность светлого Аполлона и темного Исхия. (Такая же тождественность может наблюдаться между Асклепием и Трофонием.) Ранили врачей, как правило, стрелы, и такая же судьба постигла и Асклепия: Зевс поразил его молнией в наказание за чрезмерные усердие и мастерство, ибо он не только исцелял больных, но и воскрешал мертвых, а этого Плутон [По-видимому, Аид — Прим. ред.] вынести не мог. (См. Wilamowitz-Moellendorff, "Isyllos von Epi-dauros", pp. 44ff.) В "Novum lumen chemicum" повествуется об "Aenigma coronidis" (Mus. herm., pp. 585ff.; Waite, II, pp. 11 Iff.), но, за исключением волшебной "воды, иногда являющейся тебе во сне", там нет ничего, что указывало бы на миф об Асклепии. Дом Пернети (Fables egyptiennes et grecques, II, p. 152) правильно толкует Корониду как putrefactio, nigredo, caput corvi, а миф — как алхимическую работу. Удивительно меткое определение, поскольку алхимия, хотя алхимики этого и не знали, была порождением этой мифологии, или матрицы, из которой классический миф появился, чтобы стать ее старшим братом.
695
См. "Психология и алхимия", рис. 150, где некий "telum passionis" несет на себе знак Меркурия, еще один знак серы.
697
Исайя 52:14: "Как многие изумлялись, глядя на Тебя, — столько был обезображен лик Его, и вид Его — паче сынов человеческих!". 53:2: "Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в нем вида, который привлекал бы нас к Нему. 3. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его".