Они как-то оказались в квартире, и Мэй обнимала Джун, пока Рейн стаскивал с себя футболку и джинсы. А может, Джун обнимала Мэй. Он перестал различать, когда они перестали говорить, и их запахи смешались. Вдвоем близняшки уже были чем-то цельным, завершенным. Но, когда они втянули Рейна в круг, он не почувствовал себя лишним.
Теснота квартирки обрела новую ценность: шаг, объятие, шаг, два языка у него во рту, шаг — и они уже на кровати.
Почему за мечту нужно платить одиночеством?
Рейн целовал ключицы и шею одной, наверное Джун, одновременно задирая подол платья Мэй. Когда его пальцы скользнули по трусикам и подцепили невесомое кружево, она выгнулась, раздвинула колени. Джун тут же толкнула его подбородок, заставляя поднять лицо, поцеловала, чуть прикусывая губы. Рейн, прости меня… Его едва хватало на двоих — требовательных, жадных и жаждущих. Он входил в одну, ощущая руки и губы другой, потом они менялись. Бесстыдный вскрик Мэй, тихий стон — Джун.
Не за что-то, просто так. Можешь? Сквозь неплотно сомкнутые жалюзи ночные огни заглядывали в комнату, полосуя кровать и стены красным, оранжевым, желтым. Они лишь слегка разгоняли темноту, а Рейн все равно видел ослепительное сияние — вокруг, внутри, в Мэй и в Джун. Они отдавали себя щедро и с удовольствием. А он брал и возвращал им свет. Здесь братья и сестры становятся совсем другими. Что стало бы с нами?
У Мэй — кажется, Мэй — на внутренней стороне бедра была татуировка с леденцом на палочке. Засыпая, Рейн накрыл ее ладонью. Джун, если он их опять не спутал, тесно прижалась к бедру и груди близняшки, сплелась с ней ногами. Вчера я решила вернуться домой, даже вещи собрала, но осталась.
Вопреки ожиданиям, утром Рейн не ощутил и капельки стыда. И ни капельки обязательств. Всё честно и просто. Проснувшиеся одновременно с ним близняшки лишь подтвердили это непринужденной болтовней. Одна ночь для него в подарок и не больше.
Теперь он понимал, что имела в виду Лилли, говоря о дистанциях и других границах близости. Наверное, он ощущал что-то такое и раньше, глядя на кубы, но то было шоу, а произошедшее вчера — жизнь. И тут он вспомнил, что еще — жизнь. Деньги, работа… Отложенное до утра решение для Дины. Остаточная эйфория искристым порошком осыпалась на простынь, и даже веселый щебет Мэй не смог вернуть ему присутствие духа.
— Эй, Беленький, отходнячки? Или мы где сплоховали?
— Нет, вы отличные. — Он все же постарался тепло им улыбнуться. — Просто сегодня нужно согласиться или отказаться от работы, и оба решения паршивые. Дешевый разврат на сцене, или прощай, деньги, а с ними и эта ваша квартирка.
— Ты что, всерьез в таком отчаянии, что не знаешь, какое решение тут единственно верное? — Мэй казалась разочарованной.
— Дело не только во мне. Если я откажусь, из-за меня уволят еще одну девушку.
— И это только ее проблемы, Беленький. То есть ты, конечно, молодец, что думаешь о других и все такое, но незнакомый человек не может требовать от тебя раздеваться за деньги, чтобы он мог сохранить работу. Это же чистый бред.
— Она не требует… — ответил он, но скорее ради справедливости, а не оправдания для. Мэй была кругом права.
— Ну так и в чем беда? Ищи дальше, мы тоже поспрашиваем у Геновефы, помнишь его? Он не только в жучков может, еще и в закрытые вечеринки, где мы иногда выступаем с Джун. У него там бывают не только близнеценутые.
Мэй хихикнула, а Рейн благодарно улыбнулся. А потом попросил Дину о встрече и заодно проверил почту. Конечно, никакого нового письма от Лилли.
Лилли, пожалуйста, найдись.
Дина ждала в кофейне напротив «Щупалец», и по ее лицу Рейн понял, что она уже знает ответ. Да и нетрудно было, в общем-то, догадаться, почему он назначил встречу не на месте работы. Да и вообще зачем назначил встречу, когда мог просто прийти и танцевать.
— Ну и глупо, ни хрена ты лучше не найдешь, — сказала Дина на удивление беззлобно.
— Может быть, — легко согласился Рейн. После разговора с Мэй он окончательно уверился в своем решении. — Прости. Мне правда жаль, что я не могу остаться и помочь остаться тебе. Если мне что-то подвернется, я попробую узнать про место и для тебя.
Дина невесело усмехнулась и опустила глаза. Под бликующими от света линзами очков их стало совсем не разглядеть. Несколько минут она просто молчала, помешивая латте.