Он мечтательно и довольно щурится, облизывает пальцы, стряхивает со свитера крошки.
Зарик машинально оттряхивается, хотя бутылка, выскользнувшая из чьих-то неловких рук, разбилась довольно далеко от него. Он оцепенело смотрит на яркое стекло и ползущую по полу пивную пену. Он делает шаг назад.
— Привет, — говорит Майк, едва не упавший от неожиданного толчка. — Ты чего здесь?
— Я пришел сырок купить, — говорит Зарик, — не могу найти.
— Может, лучше пива возьмем?
— Пиво, — говорит Зарик, — и сырок. Нет, два сырка. Нет, три. Тебе трех хватит?
— Я сладкого не ем, — говорит Майк. — Это тебе нужно.
— Хорошо, — говорит Зарик. — Ты их, главное, найди.
— Да вон они, где молоко. — Они идут к холодильнику с молоком. — Вот, в коробке. Тебе каких, с кокосом?
Зарика скручивает приступ неудержимого веселья.
— Два с кокосом, — выдавливает он наконец, — и два с какао. Нет, один с какао и два со сгущенным молоком. И два с кокосом. — Он снова давится смехом.
Они складывают сырки в корзинку Майка и идут за пивом. На пятне солнечного света Зарик спотыкается.
— ----------------
— Осторожнее, — говорит Майк.
— Я когда накуренный, — говорит Зарик, — мне видится всякое. И это не понятно, потому что, с медицинской точки зрения, от плана не должно впрямую глючить.
— И что ты видишь? — спрашивает Майк рассеянно.
— Так, всякую херь. Крыс.
Майк резко тормозит.
— Крыс?
— Ну да, — говорит Зарик, — подумаешь. Это же не фаворский свет.
Они останавливаются у ящиков, ставят корзинку на пол и складывают в нее бутылки с пивом. «Сырки не помни», — говорит Зарик.
Смяв и бросив в пепельницу бумажную салфетку, Даша Пухова машет в пространство рукой и выходит из бара, сопровождаемая студентом Соколовым.
Писатель сидит на толчке, разминая кусок пипифакса, и изучает висящее на двери расписание занятий Александры Генриховны.
Александра Генриховна выхватывает из пишущей машинки лист бумаги и, скомкав, кидает его под стол.
Аристид Иванович, отскочив от стола, кружит по комнате, ожесточенно комкая вырванную из книги страницу.
Кира, накручивая на палец черный носовой платок, сидит на подоконнике и видит, как через парк медленно идут двое мальчишек с пакетами; на этих желтых пакетах должна быть нарисована маленькая черная эмблема супермаркета. Потом она видит, как мальчишки останавливаются и тот, что поменьше ростом, поворачивается лицом к ветру, откидывая назад сияющие волосы.
Зарик и Мaйк останавливаются и, положив пакеты с пивом на скамейку, закуривают.
— Мне приснилось, как я встретил случайно того, кто мне когда-то снился, — говорит Зарик.
— Это опять стихи?
— Нет, это мой сон. — Зарик задумывается. — Хотя ты прав, такие стихи есть. Я встретил женщину средь уличного шума, тру-ру. Не ведаю, кто ты.
— Есть ли хоть что-нибудь, по случаю чего не написаны никакие стихи? — спрашивает Майк.
Зарик пожимает плечами и смотрит на скамейку.
— Присядем или домой понесем? — спрашивает он.
Майк думает.
— Я тоже вижу крыс, — говорит Майк. — Только не спрашивай, сколько я выпил.
— Что, так много?
Майк топает ногой. Зарик смеется.
— Лучше все же присесть, — говорит Зарик.
Странная персона — продавец из книжного магазина — понурившись подходит к стойке бара и присаживается на высокий табурет. Персона зажимает между коленями сжатые в кулаки руки и вперяет в Лизу внимательный страдальческий взгляд. Лиза аккуратно ставит на полку квадратную бутылку с тусклой желтой этикеткой и, облокотившись на стойку, наклоняется к персоне.
— Немножко текилы, Костя? — спрашивает Лиза и улыбается.
Костя дрожит и тянется к ее уху.
— Послушайте, Лиза, — шепчет он, — это неправильная рука. Я не хочу жить с этой дурацкой рукой. Я ее ненавижу.
— Она не функционирует?
— Лучше бы она не функционировала. Это не моя рука, понимаете?
— Разумеется, не ваша, — говорит Лиза серьезно. — То есть была не ваша, а теперь все по-другому.
— Но я не хочу по-другому! Пусть вернут все как было, лучше вообще без руки!
— А что говорят докторишки? — спрашивает Лиза.
Костю перекашивает от злобы.
— Они говорят, что я капризничаю и новая рука мне очень идет. Зато я, похоже, не очень-то ей подхожу!
Лиза оглядывается на бутылки, словно ища у них поддержки.
— Может быть, немножко текилы? — спрашивает она.
Костя горько улыбается, отрицательно трясет головой, осторожно высвобождает правую руку, снимает и кладет на стойку очки, трет ладонью лоб и переносицу, боязливо встает. Его левая рука, освободившись, неожиданно вскидывается и барабанит пальцами по стойке. Слабо охнув, Костя хватает ее и заталкивает в карман брюк. «Вот видите», — шепчет он. Его узкие глазки становятся чуть шире от ужаса, взгляд блуждает. Он берет очки и бредет к лестнице на второй этаж, придерживая левую руку в локте. Очки прыгают и блестят в его правой руке, вцепившейся в левый локоть, карман брюк топорщится.