Когда он вернулся в родные края, то нашёл дом, в котором они оба были когда-то счастливы, пустым и холодным. В очаге громоздилась горка сажи и пепла, рядом валялся стул с отломанной спинкой. Кто-то оставил дверь чёрного хода открытой, и в кухне на полу намело снежный сугроб. Бродячая кошка устроила на его кресле лежбище и разместилась там с клубком новорождённых котят, угрожающе шипя всякий раз, как он подходил к ней ближе, чем на три фута. Котята бестолково копошились возле её тощего живота. Что она ест, подумалось ему. Здесь же нет ничего. Ничего, кроме сажи и пепла. Дом был так безжизнен, что, казалось, в нём не было даже мышей.
Он тогда поднялся на второй этаж, в спальню, где стояла кровать под пологом, расшитым васильками. Постоял перед ней, потом подошёл к комоду и стал методично вынимать из рамок фотографии. Отнёс их вниз и бросил в камин, а после долго трясущимися руками не мог разжечь огонь. Кошка прекратила шипеть и наблюдала за ним с усталым любопытством. Когда наконец пламя принялось жадно облизывать угощение, он, не выдержав, выхватил из стопки одну фотокарточку, пальцами притушил искры, поедающие верхний край, – и все эти годы, неважно, каким испытаниям подвергался он сам, и куда швыряла его жизнь, – он бережно хранил изображение единственной женщины, которую любил.
Фотограф запечатлел новобрачную на качелях – такую юную, беспечную, хохочущую, – что сердце вдруг болезненно заныло, как принимаются ныть замёрзшие пальцы, когда попадаешь в тепло. Развевающиеся ленты, надувшийся колоколом подол лёгкого платья и раскинутые в стороны руки, точно она хотела сжать в объятиях и его, и весь мир в придачу – ни он, ни она и представить себе не могли, какое будущее их ждёт.
Рафаил Смит, как и тогда, много лет назад, вынул фотографию из простой деревянной рамки, и теперь держал снимок в руках, глядя не на изображение юной беспечной девушки, а поверх него, в зеркало, в котором отражалась другая женщина, много старше и красивее той, что сгинула в жадной пасти времени.
– Ну же, ни к чему медлить, – с повелительной нежностью произнесла она, поправляя шляпку и находя в зеркале отражение глаз старого фокусника. – Ушедших не вернёшь, так ведь? Ты и сам знаешь, как важно уметь прощаться с прошлым. Прощаться и прощать. Без этого нет жизни, нет будущего.
Она подошла ближе, положила руки ему на плечи. Тепло её ладоней придало ему сил. Сдерживая обещание, он разорвал фотографию сначала на четыре части, а потом каждую четверть ещё надвое. Посидел, глядя на кучку мусора, в которую превратилось его прошлое. В какой-то момент пришла ярость: захотелось скинуть женские руки со своих плеч, сжать пальцы с тёмными от лака ногтями так, чтобы увидеть на прекрасном распутном лице замешательство и страх.
Будто ощутив перемену в нём, она отступила на несколько шагов. Вынула из сумочки помаду, выкрутила яркий конус и мазнула им по губам. Подхватила из груды обрывков клочок фотографии и приложила к губам обратной стороной, снимая лишнюю краску. Бросила его в мусорную корзину, со снисходительной лаской взглянула на Рафаила Смита, улыбнулась и вышла, победно стуча каблуками, оставив его размышлять о самом главном иллюзионисте этого мира – о времени и о его бесстыжих фокусах.
Рафаил Смит только закурил трубку, набитую дешёвым скверным табаком, какой предпочитают лишь отставные моряки чином не выше боцмана и уличный народ, ночующий на грязных улочках Бетнал-Грин, когда в дверь его гримёрки постучали. Не испытывая желания в этот момент говорить с кем бы то ни было, он всё равно сварливо крикнул: «Войдите!» – молясь про себя, чтобы это не оказался Филипп Адамсон, которому опять спешно потребовалась помощь в решении одного из многочисленных организационных вопросов.
Его молитвы были услышаны, однако альтернатива вовсе его не обрадовала. В гримёрную вошла женщина средних лет, одетая с пышной старомодной изысканностью. Глядя на неё, можно было вообразить, что эдвардианская эпоха в самом начале своего расцвета, и не далее как вчера Лондон от Тауэра до Ламбета пересекло траурное шествие, провожающее Викторию в последний путь.
– Лавиния, дорогая, что стряслось? Я и не думал, что здесь кто-то остался, – он ловким движением натренированных пальцев незаметно смахнул клочки разорванной фотографии в мусорную корзину, стоявшую под столиком. Теперь они лежали там вперемешку с табачным пеплом, и в его голове всплыли строчки: «…пепел к пеплу, прах к праху…»