— Мадейра, милый, как же ты мне дорог. Как моё сердце бьется, когда ты со мной рядом…
— Мария, любовь моя, ещё немного и я смогу добиться того, чего мы так с тобой хотели.
— И ты меня сможешь выкупить из борделя?
— Да, любимая! Я выкуплю тебя у твоего хозяина, и ты получишь долгожданную свободу.
Влюблённые молодые люди продолжили нежно целоваться, и мужчина старался приласкать девушку своими объятиями.
— Милый, ты меня заберёшь с собой?
— Конечно, заберу. Всё, что от тебя зависит, это родить нашего с тобой сына. — Почему именно сына?
— Ты забыла, что я врач по профессии наверное?.
Девушка, промолчав, немного снова коснулась губ человека, в которого была влюблена.
— Только ты должна будешь родить ещё одного ребёнка… Не от меня.
— Как это не от тебя? Разве ты не собираешься меня с собой забрать?
— Милая, я тебя очень люблю, но чтобы достичь нашей с тобой мечты, тебе придётся отдать немного больше, чем простую верность. Старик Перейра тяжело болен, и вся власть в картеле достанется его незаконнорожденному сыну Вильермо. Ты его должна помнить. Он неоднократно здесь появлялся сбивать дань с твоего хозяина. Поэтому ты теперь должна быть паинькой и делать то, что тебе я говорю.
— Ты мне приказываешь делить постель с нелюбимым человеком?
— Чтобы ты не делала, просто знай, что я люблю тебя, Мария.
Заключенный
Уже как целый год сидел в камере №9 специальной тюрьмы для особо опасных заключенных, что в Юме, штат Техас. Сидел некогда известный подпольщик, борец с наркоторговлей и бедностью в Сан-Фарнциско, обвиняемый в трёх убийствах при отягчающих обстоятельствах китаец из Чайнатауна по имени Вэйгун. Из предъявленных обвинений, кроме выше перечисленных ему было инкриминировано и не доказано: похищение и ограничение в перемещении, вымогательство, доведения до самоубийства, подстрекательство и организация вооруженной преступной группы, грабежи, мошенничество в особо крупных размерах. Но при обыске его дома было найдено лишь пару десятков бумажных долларов и несколько документов на право собственности той лачуги, в которой проживал он со своим дедом. Также был обнаружен целый набор игл, похож на те, что были выявлены на телах комиссара Грегори и наркоторговца Гарсиа. Китаец признался только лишь в убийствах, и как бы его не пытали и не старались покалечить, он не сознавался в совершении других преступлений. Некоторые полицейские говорили, что во время допроса Вэю ломали психику, не давая ему спать, ломали руки, и он несколько раз терял сознание. Но доктора приводили в чувства, чтобы снова продолжать вышеупомянутые пытки. В конце-концов у Вэя пошли галлюцинации и ему казалось, будто он уже дома со своим дедом. Год спустя, после момента его задержания, в силу вступил приговор, и Вэя перевели в Юму. До этого он пребывал в сизо Сан-Франциско. В тот злосчастный день, когда Вэй лежал в больнице, Джон так и не смог прийти и дать ему долгожданную капсулу с цианидом. Вэю хотелось умереть, провалиться сквозь землю. Из-за такой подставы. Не раз, когда ему наносили увечья во время пыток, он вспоминал имя Мадейры, и не раз ему представлялись картины того, как тот убивает своего бывшего друга, ныне заклятого врага. Единственное, чем в дальнейшем помогал Джон — это всячески выгораживал на суде своего друга, стараясь помочь ему и смягчить его участь. Год спустя, пережив все испытания судьбы, Вон лежал в одиночной камере №9 Юмы и ждал своей участи, так как его суд приговорил к электрическому стулу. Вэй уже разучился нормально разговаривать. Он то шептался сам с собой, то внезапно смеялся, то плакал. Обычно раскладывал домино, что ему дали из сочувствия надсмотрщики, или что-то царапал на своей простыне пластиковой ложкой. В один из таких дней к нему пришел надсмотрщик.
— Вэй, к тебе посетитель.
— Сколько раз я говорил, не называть меня так! Я Вон, а не Вэй!
После недолгой паузы Вэй посмотрел на нарисованный им рисунок его деда Вэньхуа, что висел на противоположной конце его камеры, и продолжил.
— Посетитель? Я же просил Джона не приходить ко мне больше! Я его не хочу видеть!
— Это не Джон. Мистер Вон, к вам женщина.
— Женщина? Не помню, чтобы я имел какую-то интрижку перед тем, как меня посадили.
— Так ты пойдешь уже, узкоглазый?! У меня нет времени на твои остроты! То, что тебя через неделю поджарят, не даёт права забирать моё рабочее время.