— Садись, — с привычкой властвовать, но не переходя на крик, сказал штабной — тот самый, который и вёл диалог с механиком.
— Пройдись по костяшкам ещё разок. Что мы всё базарим с ним — сейчас всю дурь махом выколотим! — подключился немногословный напарник.
— Нет, пусть сядет. А ты, если будешь встревать со своими охрененными советами, сам скоро по костяшкам схлопочешь. Сядь тоже и молчи. Пока твоё вмешательство не нужно.
Этот штабной, который вёл львиную часть разговора с допрашиваемым — механиком — явно то ли ставил себя выше своего напарника, то ли являлся таковым. Несмотря на всю неразбериху современного мирового положения, наверняка осталась если не субординация, то какая-то классификация, ранги и звания, которые присваивались людям в форме. И пусть эта форма — самая что ни на есть дьявольская оболочка, сути это не меняет. Система подчинения, соподчинения должна была сохраниться. Если нет — тогда вокруг царствовал хаос абсолютных масштабов.
Такими мыслями был занят какое-то время ум искателя. Впрочем, последняя версия представлялась ему маловероятной, поскольку второй штабной — тот, который молчаливый — даже не перечил особо своему напарнику. Наиболее показательно это было видно по ситуациям, когда предполагаемый командир, или кто-то вроде этого, начинал выходить из себя. Дуэт складывался у этих ищеек вполне предсказуемый: туповатый (он же сильный) и умный. Ирония же заключалась в том, что даже силу в этом случае применял умный. Видимо, проблемы с кадрами в этих адовых войсках имелись, и, возможно, немалые.
— Сиди, успокойся. Больно? — снова вступил в разговор штабной. — Не отвечай. Знаю, что больно. Молотком по пальцам — нешуточно. Вот видишь, какая несправедливость, а если бы ты сделал верный выбор — сейчас никому бы не было больно. Или больно было бы другому — тому, кто этого заслуживает, кто не хочет подчиняться. Но ладно, я надеюсь, по этому поводу ты всё вполне неплохо уяснил. Во многом благодаря тому, что и объяснили тебе всё доходчиво. Давай сейчас о другом немного: в жизни многое можно поправить. Не всё. Не верь тем, кто говорит, что всё поправимо и сам в это искренне верит. Но многое можно. Допустим, свалял ты дурака — это поправимо. Можно прямо сейчас исправить.
— Как? — стараясь казаться равнодушным и выдержанным произнёс механик.
— Возьми молоток.
— Зачем?
— Эй, иди сюда, — коротко и звучно сказал штабной с уже примелькавшимися нотками.
После этой фразы на какое-то время снова повисло молчание и тишина, но продолжались они недолго: спустя несколько секунд штабной снова сказал:
— Верзила, давай сюда!
Скрип половиц, длящийся секунды, вновь обрёл вкус зловещести и непредсказуемости.
— Рука несильно болит после побоев? Молоток удержишь? Вот и держи. Небольшая смена ролей, чувак. Бей своему обидчику по фалангам.
Глава 8. Механик: под гнётом вербовки. Часть 1-5
— Давай, — спокойно повторил штабной.
— Нет, — скорее шумно выдохнул, чем сказал механик.
— Руке больно?
— Да. То есть… не в этом дело. Просто не могу.
— Молодец, что на этот раз честен. Но не молодец, что не в состоянии выполнить такую элементарную просьбу.
— Мне не смочь. Сейчас — точно.
— Что изменится потом? И сколько тебе на это надо времени?
— Я не знаю. Не могу даже точно сказать, способен ли на это. Возможно, и да. Но…
— Но что?
— Есть важное… важный момент, — голос механика звучал по-прежнему тихо.
— Неужели? Хочу знать.
— Я не считаю это… безопасным. А вашу затею — честной, — после этих слов искатель практически задержал дыхание.
— Ну всё, мочи, — раздался невнятный голос второго штабного, которому явно нетерпелось ещё позабавиться пытками.
— Уймись. Тут две стороны вопроса. Во-первых, физическое насилие — не всегда высшая форма истязания. А во-вторых, оно не всегда решает проблемы. Какую проблему мы решим сейчас, убив или покалечив его?
— Просто одним непокорным меньше. Разве это не проблема?
— Дур-р-рак, — со сдерживаемой злобой протянул первый штабной. — Скажи, почему ты относишь его к непокорным?
— Много рассуждает. Да и рожа не нравится.