Самуил Каценштейн дал себя наконец уговорить и однажды утром отправился в санаторий. Доехав на трамвае до последней остановки, он оттуда продолжал путь пешком и через полчаса, уставший и весь в пыли, достиг большого красного здания.
Старик привык к тому, чтобы его везде встречали крайне недружелюбно и даже с бранью, и поэтому очень удивился, когда привратник тотчас же впустил его и проводил в хорошо обставленную приемную.
Через несколько минут к нему вышел знаменитый врач.
Как только Самуил Каценштейн взглянул на Брэс- форда, у него сразу исчезло все недоверие. Лицо доктора было полно доброты, а в голубых глазах было что-то детское.
— Господин доктор, — начал он, — мне сказали, что вы принимаете больных, и я хотел просить вас…
Глаза врача смотрели на него пытливо.
— Вы больны? — прервал он разносчика.
— Нет, не я, господин доктор, а мой ребенок, моя единственная дочь. Она заболела бронхитом и долго не выздоравливает. С каждым днем ей все хуже и хуже.
— Вы еврей? — спросил врач как бы между прочим.
«Ага, — подумал Каценштейн. — Вот оно. Если я теперь скажу «да», на это, несомненно, последует ответ: очень жалею, но у меня нет места, и я не могу принять вашу дочь».
С упавшим сердцем он ответил:
— Да, господин доктор.
И тут же повернулся, чтобы уйти. Однако случилось не так, как он ожидал. Врач улыбнулся и сказал:
— Хорошо. К счастью, у нас есть свободная койка. Приведите свою дочь завтра в 12 часов 10 минут на последнюю трамвайную остановку. Я пришлю туда автомобиль.
Самуил Каценштейн пытался пробормотать что-то в благодарность, но врач с улыбкой остановил его:
— Пожалуйста, не надо. Значит, до завтра, — сказал он дружелюбно и вышел из комнаты.
На следующий день Брэсфорд подверг Мириам основательному исследованию, после чего имел продолжительный разговор с ее отцом в приемной.
— Я не стану скрывать от вас, г. Каценштейн, что ваша дочь тяжело и опасно больна. Оба легкие у нее поражены, и это как раз такой возраст…
— Но ведь наш участковый врач говорит, что это легкий бронхит, — вставил разносчик с испугом.
— Может быть, он только хотел вас успокоить, а может — и действительно не сумел разобраться в ее болезни. Ох, уж эти врачи больничных касс…
Брэсфорд иронически улыбнулся и продолжал:
— Но, само собой разумеется, мы сделаем все возможное. Еще есть надежда.
Глубоко подавленный и терзаемый всевозможными опасениями, разносчик вернулся в свою опустевшую каморку, которая теперь, без дочери, выглядела еще безотраднее.
На следующий день он зашел к Грэй Мэтерс, но та не могла ему сообщить ничего нового. Бен-Товер продолжал отрицать свою причастность к убийству; дальнейших улик не оказалось. Когда разносчик опять выразил сомнение в виновности негра, Грэйс нахмурилась.
— Это он сделал, непременно он! — воскликнула она с горячностью. — Кто другой мог совершить это преступление? Ничего ведь не было украдено, — стало быть, мы тут имеем дело не с грабителями. И чуть ли не все газеты утверждают, что виновность Товера почти установлена.
Самуил Каценштейн покачал головой.
— Это еще ничего не доказывает. В скором времени предстоят выборы, и некоторым кругам выгодно взвалить все это дело на чернокожего.
Когда старик собрался уходить, Грэйс обратилась к нему, немного смущенная:
— Джон оставил меня своей единственной наследницей, и я хочу вам отдать кое-что из его одежды. Может быть, она вам пригодится. Я не могу равнодушно видеть этих вещей.
Она быстро ушла и через некоторое время вернулась с объемистым узлом.
— Вы его любили, господин Каценштейн, и это вам будет на память от него, — сказала она подавленным голосом.
Придя домой, разносчик развязал узел. Среди других вещей он увидел костюм, в котором Джон Роулей был в день своей смерти. Совершенно бессознательно, как бы машинально Самуил Каценштейн осмотрел карманы. Подкладка одного из них была порвана. Он запустил руку в отверстие и нащупал что-то твердое. Это оказалось письмом, написанным на небольшом листке лиловой бумаги, которое он прочел со все возрастающим волнением:
«Несколько дней тому назад я вернулась из Европы, и мне все известно. Мне известно, что другая женщина вошла в твою жизнь и вытеснила меня. Я тебя все время не забывала и страдаю из-за ужасного недоразумения, которое явилось причиной нашей разлуки. Почему ты не хотел мне поверить тогда?