Алина неожиданно смеётся. О святые, как он похож на Николая! Или же это она сама ищет хоть что-то отдалённо родное, оставшись в одиночестве?
Мысль горчит. Алина делает глоток, перебивая одну горечь другой.
Со стороны костра снова становятся различимы возгласы. Возмущённые? Смешливые? Алина видит, как кто-то отмахивается и уходит, ссутулив плечи.
Завтра им предстоит разделиться. Жребий вытянула Бьянка, и сердце Алины не сжалось — скрутилось, скукожилось в маленький комок от осознания, что уходящий день, возможно, последний, когда они видят друг друга живыми.
— О чём они спорят? — она кивает в сторону шума. Ныне отказники и гриши похожи на жмущихся друг к другу птенцов. Что уж, беда объединит кого угодно. А в их отряде («войско» слишком громкое слово) и без того не так много людей.
Ярен прослеживает за её взглядом.
— Бьянку зацепили твои слова о чудесах.
Алина поднимает бровь. Перед глазами мелькает узкое лицо девушки, острый нос и поджатые губы. Первое, что в ней запомнилось — кожа цвета кофе с молоком, выдающая в ней сулийку, как и тяжёлые тёмные волосы. Алина из Керамзина захотела бы нарисовать такую девушку.
— Она рассчитывает, что мы сможем найти по пути какого-нибудь чудотворца? Или что святые ниспошлют нам свою благодать?
Милосердие для святых. Как же.
Другой бы не заметил, но Алина чувствует, как Ярен напрягается. Уходит в оборону и этим подтверждает очевидное: пускай война не оставляет им времени, чувства зацветут даже на бесплодной земле. Страшно думать, каково ему будет отпустить Бьянку завтра. Алина уверена, что Ярен попытается поменяться с ней.
Только каковы шансы, что выживет хоть кто-то из них?
И, пожалуй, следовало помнить, что все чудеса требуют своей платы. Эта мысль станет посещать Алину всё чаще, ведь стоит им выдвинуться поутру в путь, как Каньон будет становиться всё ближе. То, что было им не так давно, хотя, казалось бы, минула вечность.
— Нет, — Ярен кривится. Её словам или суждениям Бьянки — не понять. — Она толкует о том, что лучше бы Дарклинг был жив. Фьерда бы подумала дважды, прежде чем сунуться сюда.
Слова подобны ударам булавы о рёбра. Кости начинают ныть.
Алина насильно вливает в себя чай одним большим глотком. То-то же, чудеса.
— Фьерде бы тогда стоило подождать чуть дольше, и Равка бы досталась ей на блюде, — она фыркает.
Гражданская война бы развалила страну окончательно.
— А если бы нет? Ты так говоришь, будто бы знала его, — Ярен внимательно на неё смотрит, заставляя задуматься, не сказала ли Алина ничего лишнего. Нет, они мертвы, сожжены и развеяны по ветру. Изничтожены поставленной Алиной точкой: росчерком стали, сжирающим огнём.
Она жмёт плечами как можно равнодушнее. Будь штилем, будь мёртвыми песками. Не позволь сердцу сбиться с ритма.
— Недолговременно, — стоит взглядом дать понять, что расспросы излишни. Пускай думает, что это был плен. Или что-то ещё.
Ярен понимает. И, помедлив, спрашивает совершенно иное:
— Если бы его власть… если бы Санкта-Алина объединилась с ним, Агата?
Лучше бы спросил про её «недолговременное знакомство».
Огромных усилий стоит не потянуться к собственной шее, в давешней, отравленной привычке. Затаенно желая ощутить тяжесть оленьих рогов — та сила нашёптывала ей о большем.
Если бы.
Алина запретила себе думать об этом. Ведь память должна была потускнеть, но, о сущее, она так же остра, как теневой клинок, пронзивший чужое сердце. Возможно, открывшееся ей одной.
Но не сам ли Дарклинг научил её, что искренность позволит только глубже себя распять?
Она наслышана о культе Беззвёздного, надеясь, что возможности столкнуться с ними не представится. Как и с последователями Заклинательницы Солнца, чья вера так слепа в своём отравленном трепете. Апрат по-прежнему возносит молитвы за её упокой, да только оборачивается он разрушениями.
Возможно, ей следовало в действительности сгореть подле Дарклинга.
Возможно, им всем следовало остаться в Каньоне.
— Как бы то ни было, Дарклинг мёртв, — замечает Алина уклончиво, покачивая остатки жидкости в кружке; в темноте не видны плавающие кусочки трав. Собственные мысли оказываются не в пример прозрачнее, как талая вода. Внутри всё противно сжимается от горькой правды, которую она вряд ли сможет озвучить, не изломав себя на части.
Дарклинг.
Как давно она не произносила этого титула. Как давно не думала об имени, высеченном на собственном сердце — обещанием, которое никогда не давала, но Дарклинг знал мысли маленькой святой наперёд её собственных, будто её кости были его, а потому не сомневался: Алина Старкова не выдаст его тайны.
Алина Старкова заберёт её с собой в землю и к червям, как и отторгаемую истину, пустившую корни слишком глубоко, чтобы теперь спустя годы выкорчёвывать её вместе с собственными жилами.
Дарклинг мог быть жестоким, властолюбивым, но подобного бы не допустил. И в то же время эта истина и злит: не случись Каньона, не будь войны, Равка была бы сильна. Равка…
Алина вздыхает.
— Верно, — Ярен жмёт плечами. Армейская куртка на нём бездумно расстёгнута. На груди поблескивает жетон с высеченным именем, званием и местом рождения. Бирка на случай смерти. Если останется, что отправлять домой.
Если останется сам дом.
Подобных мыслей не должно быть, они — верный путь к поражению, к гибели, но после стольких смертей, после смерти Мала, как можно думать о благом исходе?
Потому что их история с самого начала была обречена на провал.
Потому что заклинательница Солнца не способна более подчинить себе свет. Маленькие тени — всё, что осталось маленькой святой, маленькой мученице.
Тени, горечь и погибель, маячащая кровавым, невосприимчивым к её командам солнцем на горизонте.
Внутренний голос слишком похож на карканье старухи и девушки, когда-то мечтавшей о лучшем мире.
— Мы справимся, — Ярен бодает Алину в плечо своим. Себя успокаивает или её?
Он держится достаточно расслабленно, ведь она не гриш. А будь иначе, то как бы он вёл себя? Знай, кем является на самом деле Алина, то как бы он на неё смотрел? Алина не очень хочет знать.
— Но нам бы не помешал кто-то вроде него. Хотя я наслышан о генерале Назяленской. Говорят, она красива, как святая, — Ярен улыбается. Озорливо, показывая, что мальчишка где-то внутри ещё жив, не сожжён, не изломан.
Алина закатывает глаза. Мужчины.
— И не менее смертоносна.
— Возможно, у нас не всё потеряно?
— Возможно.
Какая же ты лгунья, Алина.
Ярен выплёвывает соломинку.
— Дошли слухи, что на мёртвых землях найдены пустые фьерданские скифы.
«Мёртвые земли». Каньон.
— Пустые? — она уточняет с долей здравого сомнения. — Возможно, что экипаж высадился?
Ярен качает головой.
— Не знаю, насколько это правда, но палубы все в крови.
Алина закусывает изнутри щеку. Что это? Неведомы монстры или сама Равка пытается избавиться от своих врагов? Чушь собачья.
— Что-то неладное творится на той земле, — Ярен морщится, как от зубной боли. Или боли в костях, когда погода не ладится. Алина заметила ранее, что он прихрамывает, стоит начать дождю накрапывать.
— Если их сожрали призраки волькр, я совсем не против.
— Агата!
— А пока мы можем воспользоваться этим и другими суевериями и отбить Адену.
Рыжий свет делает морщинку меж бровей Ярена сплошь чёрной и глубокой.
— То есть?
Алина отставляет кружку в сторону и внимательно смотрит на свои пальцы. Кожа огрубела, а подушечки ладоней покрылись мозолями. Линии — сплошь чёрные, заполненные тенями, как отравляющим мраком иного свойства.