Алина выдыхает со свистом, не решаясь взглянуть ему в лицо и цепляясь за края одежд, неизменно чёрных, пускай и не таких лощёных, как раньше. Смысл чужих слов доходит запоздало, приходящей волной, и Алина тянется под плотный плащ с чужого плеча, явно служащий ей одеялом, и натыкается на наложенные повязки. Шершавые под пальцами, но сухие.
Думать о том, как Дарклинг всё это с ней проделывал, она точно не станет.
Впрочем, ей неожиданно всё равно.
— О, — только и может сказать Алина, снова смежая веки. На Дарклинга ей больно смотреть — осознание слишком огромно и никак не хочет умещаться в её черепную коробку.
Где-то вновь падает капля.
Алина вздрагивает, ощущая прохладную ладонь на своём лбу. И старается не думать о том, как ужасно, как изломано выглядит перед ним — всё таким же, как в день своей же гибели.
— Спи, Алина, — голос Дарклинга убаюкивает, накатывает той же тьмой, которая качала бы её, маленькую и сломанную, такую уставшую в своих руках. — Тебе нужны силы.
Она не хочет слушать его приказы, даже если они верны, и силится вынырнуть из зыбких объятий подступающего сна, что похож на пропасть, в которую только и выйдет, что сорваться.
— Это был ты, — вдруг шепчет Алина, пока Дарклинг продолжает поглаживать её по лбу. В каждом движении чувствуется весь гнёт прожитой им вечности — он давит на Алину, заставляя желать провалиться сквозь землю.
Но ей не нужно смотреть на него, чтобы знать: Дарклинг поднимает брови в немом вопросе. Или в побуждении продолжить свою мысль. Спустя несколько лет она всё ещё слишком хорошо чувствует его, хотя не должна.
У неё был Мал. У неё был дом.
Ничего не осталось.
Даже сил на то, чтобы сбросить руку своего врага со лба.
— Это был ты, — повторяет Алина глухо и проваливается, проваливается в забытье, как в нору без дна. — Пустые фьерданские скифы. Это ты.
Бьянка говорила о том, что им нужно чудо. Ярен считал, что Дарклинг — тот, кто им необходим для победы.
В иной раз Алина бы расхохоталась. Зло и едко.
Потому что они призвали чудо на свою голову. Только вот оно сплошь проклятое.
Алина хочет услышать ответ, но всё же засыпает раньше. Рука с её лба никуда не исчезает.
***
Ткань на кафтане топорщится. На груди. В том самом месте, где своё прибежище нашла сталь гришей, ведомая рукой Алины.
Она жуёт вяленое мясо, медленно, работает челюстями, смотря в эту точку, на рваные края. Тяжело сглатывает, а после запивает водой из бурдюка. Ей не хочется думать, откуда это всё тут взялось, в каменистой пещере. Но ей лучше, ей тепло и она жива.
Чудом, сказали бы другие.
Отвратительное слово.
Алина продолжает смотреть на прореху в чужом кафтане, пока Дарклинг смотрит на неё. Наверное, так могут пройти часы. В конце концов, почему он здесь? Почему не спасает Равку? Ведь для этого он оказался в том лесу.
В ушах звенит воспоминанием о чужих криках. И не скоро звенеть перестанет. От этого во рту разливается что-то тошнотворно-горькое. Алина делает ещё глоток, стараясь не анализировать случившееся.
То, что он её вытащил. Обработал её раны, и то, что выхаживает её. Для того, чтобы потом самому убить? Алина бы поняла такое стремление, но всё остальное не укладывается, не стыкуется, как стеклянная мозаика, собираемая по кускам.
— Я видела, как твоё тело сожгли. Я была там, — она не знает, в какой момент решается заговорить первой. Возможно, её выводит непрекращающийся стук капель. Возможно, молчание самого Дарклинга.
Взглянуть ему в лицо она всё так же не решается, сама не ведая, чего боится. И боится ли. Алина оцарапывается глазами на его подбородке, не целясь выше.
— Как видишь, там моего тела не было.
— Кто это сделал? — она снова ощупывает повязки, убеждаясь, что рана не открылась. Ей взаправду лучше, насколько можно судить по общему состоянию. Сидеть тяжеловато, но всё же пока получается. Спина немногим саднит, но всё-таки она не получила таких серьёзных ожогов. Более всего пострадала рука и злосчастный бок. Не случись того фьерданца, она была бы цела и не оказалась в этой западне, наедине с человеком, который был и остаётся чем-то неразрешимым в её жизни.
Дарклинг бросает взгляд на выход из пещеры. Алина плохо представляет, где они. Это только предстоит выяснить, как и выведать мотивы Дарклинга.
— Мой культ.
Он непривычно немногословен, и Алина разгорается раздражением, что ей приходится всё спрашивать, хотя в идеале стоило бы вцепиться ему в глотку. Только у неё совершенно нет на это сил. Ни толики. Они остались в том лесу. Возможно, в том овраге, где умер Мал. Или на свадьбе Жени, когда сожгли Давида. Рубеж пройден, и Алина не знает, как ей вернуться обратно, словно потерянному ребёнку, коим, по большому счёту, она всегда и была.
— Наш мир всегда стремится к балансу, — вдруг говорит Дарклинг, и получается смотреть на его острый, всё такой же прекрасный профиль, пока он сам глядит неведомо куда. — Закон прост. За жизнь надобно платить смертью.
Алина не глупа, чтобы задавать очевидные вопросы, до того не сделав выводов. Но кое-что её всё же волнует:
— И сколько жизней понадобилось взамен твоей?
Дарклинг поворачивается, и Алина не успевает сбежать от их столкновения. Кварцевые глаза блестят в полумраке; дневной свет лишь немногим проникает внутрь, но Алина хотя бы способна определить, какое ныне время суток.
— Достаточно.
— И что теперь? — она откладывает бурдюк и всю нехитрую снедь. Есть ей больше не хочется. Надо бы убраться отсюда прочь, как можно дальше, но куда? — Что с моими людьми?
Дарклинг сгибает ногу в колене, упираясь затылком в стену. Непривычно видеть его таким.
Живым, хотела бы сказать Алина. Но нет. Он ничуть не изменился, и это должно ранить, тогда как она самой себе напоминает сплошные развалины. Что он видит? Не смытую до конца краску с волос, синяки под её глазами? Серость? Измождённость? Какой же жалкой она должна выглядеть. За одну эту мысль Алина хочет выцарапать ему глаза, чтобы не смотрел.
В иной раз она бы попыталась их выжечь.
— Ты ничуть не изменилась, моя милая Алина, — вдруг говорит Дарклинг, едва-едва улыбаясь; совсем как раньше, но кто, как не она, знает, где искать призраки его эмоций? — Всё так же думаешь о других, а не о себе.
В груди колет от этих слов. Будь она сильнее, Ярен был бы жив. Не умер так внезапно и глупо. Как же ей должна быть противна уже мысль о собственном бессилии, но Алина с настойчивостью ребёнка ковыряет эту рану снова и снова, заставляя себя переживать муки по кругу.
Приди Дарклинг раньше…
Нет, эту вину на него повесить она не сможет. Не посмеет.
— Они живы и напуганы, — говорит Дарклинг, дёрнув бровью. — Прячутся, пытаются осознать случившееся. Зализать раны. Кого-то убили до меня. Кого-то…
В пещере враз становится темнее. Алина сжимает кулак, обломанными ногтями впиваясь в ладонь.
— Кого-то смогли забрать фьерданцы, — заканчивает Дарклинг. — У меня не было времени нагонять их. Ты могла умереть.
Сердце заходится волнением в груди. Алина выдыхает. Ей нужно к ним. Нужно убедиться, что все в порядке, и думать над дальнейшими действиями.
Но.
«Ты могла умереть.
— Чего ты хочешь от меня, Дарклинг? — вопрос срывается с губ прежде, чем Алина успевает его обдумать. — Я не заклинательница Солнца, не твой противовес более, мы не связаны. Я не могу помочь тебе, я не…
— Как много отрицания.
Алина замирает, понимая, что тяжело дышит, как после погони. Бок вновь начинает болеть, и более всего хочется лечь, но она держится прямо. Заправляет волосы за уши, стараясь не думать, на какое пугало похожа рядом с ним. Даже припорошенный пылью и кровью кафтан не портит этого лика.