Девицы, смеясь, подталкивали его. Они вошли все трое в хижину, где продавался ром. Мак-Гроу и я последовали за ними, чтобы убить время, а также, чтобы воспользоваться, если возможно, щедростью слепого.
В низкой и прохладной, как глиняный кувшин, комнате Мейстер сел, прислонившись спиной к стене.
Бабета Гриньи, сидя рядом с ним, с ребяческой веселостью гладила его лицо своими коричневыми руками.
Она сказала:
- Поглядите-ка на этого резвого молодчика!
Мейстер смеялся, хлопал в ладоши и позволял девице тискать свое бледное, ничего не выражающее лицо. Бабета Гриньи отстранилась от старика и сидела, упершись руками в бедра. Это была белокурая, стройная девушка, ее красивое, обожженное солнцем лицо резко выделялось среди копны светлых волос.
Угрюмая голландка Майка шептала на ухо слепому все, что ей хотелось.
Тогда Бабета Гриньи прижалась к груди Мейстера и, схватив свой стакан, бросила его Майке в лицо.
- Вот тебе, грязное животное! Стерва!
Голландка принялась плакать. Она стонала:
- Что я ей сделала?.. Что я ей сделала?..
Слепой вмешался и прекратил ссору, предложив всем выпить. Вслед за Мак-Гроу и мною собралась вся шайка "Утренней Звезды", даже Марсо, соблазнитель Марсо, одетый по французской моде, в своей неизменной треугольной шляпе.
Слепой любил Бабету Гриньи с неистовством и безумием человека, который потерял зрение и который во время своей скитальческой жизни был всегда далек от ласк куртизанок.
Он начал свою оседлую жизнь с того, что привел в свою хижину Бабету Гриньи, предмет его ежедневных мучений.
Девица сразу его покорила. Она заставляла Мейстера ползать точно животное, когда он искал ее своей палкой за стульями и под столом.
Наложница слепого наряжалась как проститутка из Вера-Круз. Золото блестело на руках и на шее этой маленькой воровки, убежавшей из колонии, куда привели ее преступления.
А Бабета Гриньи любила Марсо, нашего старого товарища. Слепой был осведомлен о малейших подробностях этой страсти. Поэтому, когда иной раз, среди ночи, руки старика искали нежную шею прекрасной малютки, Бабета пряталась, смеясь над этими покушениями на убийство. Она смотрела на веши трезво, не теряя самообладания, и думала о Марсо, который упорно ухаживал за голландкой Майкой. Мак-Гроу и я, зная, как и все на острове, эту историю, очень удивлялись, увидав, что Бабета, как близкая подруга, нежно опирается на плечо голландки Майки.
- Майка, девочка, - сказала она ей шепотом, - ты любишь Марсо... Я это знаю. Я дам тебе все, что нужно для твоего замужества.
Марсо по-прежнему тянулся к Майке, но Бабета теперь уже не бледнела. Она пила, каждый раз высоко поднимая стакан, чтобы увидеть дно. Слепой держал ее за руку и ничего не говорил. Но вдруг он вскочил, руки его дрожали: он ощутил у своего колена ногу Бабеты, прижавшуюся к ноге Марсо.
Все видели эту любовную проделку. Мейстер уплатил за выпитое и возвратился с покорившейся девицей домой. Он шел один. Бабета не захотела вести его, и слышно было, как его палка стучала по камням, нащупывая дорогу.
Вернувшись домой, слепой и Бабета ругались до поздней ночи. На другой день девица, плача, прошла по деревне. Она застала голландку с нами и предложила ей выпить.
- Майка, я больше не могу жить с Мейстером. Завтра я его покину. Но сегодня вечером он обещал мне дать большие богатства; он говорит, что скоро умрет...
Она плюнула.
- Золото?! У меня его больше, чем камней на этом берегу. Золото, - что с ним делать? Здесь нечего купить... Ах, Париж! Париж! Я не могу больше жить со всеми этими проходимцами.
Она была нежна и весь день возвращалась к воспоминаниям о своем прошлом. Она говорила о Париже, о кабачках Куртиля и о сержанте французской гвардии, по имени Баланьи.
С наступлением ночи она возвратилась к слепому и вышла из дому только затем, чтобы отыскать голландку. Все это рассказал нам мулат Эдвард, хижина которого находилась рядом с жилищем Мейстера.
Бабета Гриньи говорила шепотом:
- Он пьян, говорю тебе, дура; раз я говорю - значит пьян; он ничего не заметит. Когда у тебя будет золото, ты уедешь вместе с Марсо, потому что я не желаю вас больше видеть. Я больше не желаю вас видеть.
Майка не колебалась долго, и на другой день из хижины Мейстера послышались странные крики. Слепой извивался как рыба, причитывая:
- Я убил Бабету Гриньи! Я убил мою любимую девушку!
А на плетеной тростниковой кровати лежала с перерезанным горлом голландка Майка.
Бабета Гриньи исчезла, и слепой тщетно призывал сына божия, к которому он обращался, конечно, впервые за всю свою жизнь. Марсо, переходя из хижины в хижину и нагибаясь под пробковыми деревьями, усеянными встревоженными голубями, искал Бабету Гриньи, чтобы ее зарезать.
Все мы обсуждали это происшествие и думали о том, какое наказание здесь следовало применить. Потом взошло неумолимое солнце экватора и заглушило все человеческие волнения. Остров Голубей охватило оцепенение дня. В это время небольшая лодка стремилась в открытое море; Бабета Гриньи сидела у руля, а Мейстер своими руками, совершившими столько убийств, натягивал единственный парус.
XII
После трехдневного плавания по Гондурасскому заливу, где мы встретили Карла Вана, только что захватившего "Жемчужину" капитана Баулинга, мы бросили якорь в бухте маленького острова Барнако, куда Жорж Мэри решил завернуть, чтобы починить паруса на "Утренней Звезде".
Немногочисленные обитатели этого острова, по большей части негры, убежали в глубь, как только заметили наше намерение высадиться на сушу. Они знали, с кем имеют дело, и поэтому каждый принимал те меры предосторожности, которые ему подсказывало благоразумие.
Оставив небольшую часть экипажа на борту, мы высадились на твердую землю этого плодородного острова, возвышающегося среди океана словно корзинка, переполненная цветами и фруктами.