Около двери стояла девушка в белой, кружевной косынке с бледным и грустным лицом. Федя встал рядом с нею.
— Барышня может войти, — пригласил ее молодой офицер, открывая двери. — Вам разрешено свидание с братом. — Офицер козырнул и улыбнулся. Очевидно, они знали друг друга раньше.
— Благодарю вас, — тихо промолвила девушка, поднимаясь по ступенькам. Федя двинулся за нею.
— Тетенька, проведите меня. Будто я с вами, — шепнул он, дотрагиваясь до ее руки в длинной до локтя перчатке.
— А ты куда? — строго окликнул часовой.
— Я… я с ними, — соврал Федя и поспешно юркнул в дверь.
Часовой посмотрел ему вслед и махнул рукой.
В коридоре гостиницы сидел за столом пожилой казак и торопливо жевал белый хлеб с колбасой, запивая молоком из кружки.
Девушка нерешительно остановилась перед ним.
— К кому, барышня? — отрывисто спросил казак, продолжая жевать.
Она назвала фамилию брата.
— А я к Кущенко… К Ивану Васильевичу, — добавил Федя.
— Выкладывайте, — буркнул казак, показывая на свертки. Он допил молоко, сунул кружку в стол и принялся перетрясать принесенные вещи. Особенно тщательно проверял одежду, прощупывал каждый шов, обшлага, воротники.
— Тэк-с… Это не положено, — отодвинул он из свертка девушки катушку ниток с воткнутой иглой. — Книжку тоже заберите, ни к чему. А еду можно. Эй, отвести барышню в десятую! А у тебя что?
— Калачики… папке принес.
Казак развернул полотенце, покрутил мыло, проткнул его в нескольких местах шилом и отложил в сторону. Долго вертел трубку, заглядывая в нее, дул, царапал ногтем. Но когда взялся за калач, Федя затаил дыхание.
— Щас проверим, что ты принес отцу, проверим, — после обеда у казака было шутливое настроение. Он осмотрел со всех сторон калач, помял, понюхал и начал щипать на мелкие кусочки.
Федя напряженно смотрел на его руки. А казак уже взялся за второй… Он не спешил, словно эта работа доставляла ему удовольствие. Поджаристый калач с запиской лежал внизу.
— Посмотрим… посмотрим… А ты чего уставился? Не бойся, тебя не посадим. Подрасти сперва…
Казаку, видать, надоело это кропотливое занятие. Третий калач он повертел в руках, разломил пополам, посмотрел обе половинки и их переломил.
— Забирай свои куски. Эй, отвести в двадцатую!
Часовой повел Федю по усеянному обгорелыми спичками и окурками коридору, куда выходили двери комнатушек-номеров. Все они стали арестантскими камерами.
Казак подошел к одной из них и загремел ключами.
— Сейчас… сейчас… — шептал Федя. Он не увидел отца, лишь почувствовал, как знакомые сильные руки подхватили его, оторвали от пола, взметнули вверх.
— Федюня! Сынок! Ты как сюда пробрался? Молодец хлопец, ай, молодец, — приговаривал Иван Васильевич, не выпуская сына. — Как вы там?.. Тихо, часовой… — услышал Федя шепот отца.
Он глянул на дверь и обомлел. Навалившись на косяк, возле двери стоял провожатый. Похоже он и не собирался уходить.
«Как же теперь с калачиком? С запиской?» — мучительно думал мальчик. Он уже не слышал, о чем спрашивал отец…
— Ковалев, открой двадцать первую! — донеслось из коридора. Часовой вышел из камеры и замкнул дверь. Все складывалось удачно.
— Федор, у нас после меня кто-нибудь был? Только говори тихо, уши кругом.
— Ага, были… — так же шепотом сообщил Федя и невпопад добавил: — А я знаю, что лежало в сундуке! Винтовки…
— Где они? — руки, державшие сына, дрогнули.
— Увезли на телеге.
— Кто увез?!
— Дядя Аким и дядя Степан.
— Фу-у, напугал же ты меня. Так бы сразу и сказал, — отец выпустил сына и вытер платком вспотевший лоб.
— В калачике записка, ищи. Там про все сказано, — шептал Федя.
— Кусков-то сколько! Вроде милостыню собирал, — отец разламывал куски поджаристого калача.
Иван Васильевич быстро разыскал записку, прочел ее, сунул в рот и начал жевать.
Когда вернулся часовой, отец с сыном старательно ели хлеб, запивая водой из железной кружки.
Казак решил, что здесь ничего недозволенного нет и снова ушел.
— Как же тебе удалось пройти?
Федя начал торопливо рассказывать со всеми подробностями, стараясь не упустить ничего.
Иван Васильевич слушал и гладил сына по голове. Он сидел на столе, Федя примостился рядом на единственной табуретке, обняв колени отца.
— Обрадовал ты меня, сынок. Теперь я знаю, как с ними разговаривать… Я и не заметил, как ты стал совсем большим…
Он осторожно снял руки сына и начал ходить по камере. Ходил и о чем-то думал. Федя молча смотрел на отца. Как он постарел за эти несколько часов! А в волосах, возле висков, появилась седина.