— Это вы, собственно, кому говорите? — поднял Трясин голову.
— Тебе, гадина, кому больше?! Сколько тебе большевики заплатили? — и подхорунжий злобно пнул Трясина в бок носком сапога.
— Вы не имеете права нас оскорблять! Да еще драться! — возмутился Трясин.
— Что за самоуправство?! — подхватили остальные арестованные.
— А-а! Вам еще и права нужны?! — подхорунжий схватился за шашку: — Руби их!..
На Солдатской площади
Ахмет два дня не вылезал из своей землянки, готовился к походу. Из скудных запасов несеянной муки настряпал пресных лепешек, в огороде нарыл мелкой, как бобы, молодой картошки, нарвал батуну. Весь домашний скарб растолкал по разным тайникам.
Завернутые в тряпье винтовки лежали возле землянки, в густой крапиве. Выход назначили в ночь на понедельник.
Поздно вечером прибежал расстроенный Николка. Он плотно прикрыл за собою дверь и сообщил:
— Слышал, беда-то какая? Товарища Кущенко ночью контра увела. В тюрьму посадили…
— Тюрьма?.. Ай-ай… — только и мог вымолвить Ахмет.
— Так и ведут всех подряд… Флаги посдирали. В Совдепе столы перевернули, шарят… — рассказывал Николка.
Ахмет цокал языком, крутил головой и повторял:
— Черт-шайтан…
— Куда мы сейчас пойдем? Никак нельзя уходить… Надо узнать про дядю Ивана, — решил Николка.
Кивком головы Ахмет с ним согласился. На рассвете Николка побежал к Дядинским номерам, куда уводили арестованных. Ахмет остался караулить винтовки.
Путь из поселка до центра города был неблизким. Как ни спешил Николка, солнце его опередило. Кровавыми сполохами заметалось оно по окнам Дядинских номеров.
Возле подъезда Николка увидел Федю с узелком в руках.
— Позапрошлой ночью папку увели… Вчера пустили к нему, а сегодня не пускают. Говорят, нету… А ведь он тут, я знаю!
— Ничего, разузнаем. Ты постой-ка здесь, — и Николка стал продираться сквозь толпу.
Федя напряженно смотрел то на двери, за которыми скрылся Николка, то на окна в надежде увидеть отца. Из дверей Николка не вышел, а вылетел.
— Вот контра, еще толкается. — проворчал он, еле удерживаясь на нижней ступеньке крыльца. — Не пущают, говорят, нету, не содержится. Врут они все! Знаешь что? Ты покарауль, а я сбегаю к тюрьме. Ежели не тут, то там…
В это время из-за угла показалась группа вооруженных. В середке шел арестованный с заломленными назад руками. Один рукав бордовой сатиновой косоворотки был располосован от плеча до обшлага. Из прорехи виднелась мускулистая рука с кровавым рубцом.
— Вот этот приходил ночью папку арестовывать, — шепнул Федя, показывая на шедшего впереди подхорунжего.
Позади нехотя плелся пожилой казак. Николка не раз встречал его в вагоне почтовых грузчиков, когда прибегал отдать депеши Афанасию Кущенко. Он не ошибся. Это был тот самый атаманский холуй, который донес на кузнеца Степана. Сейчас вид у казака был какой-то растерянный.
Николка вгляделся в арестованного и кинулся к нему:
— Дядя Степан!
Но его отшвырнул подхорунжий:
— Марш отседова!
Кузнец по голосу узнал Николку, поднял голову.
— Не горюй, Коля! Зайди к деду Захарию, он гармошку тебе отдаст. Подарок от меня. Играй… — последние слова Николка едва расслышал из-за ругани конвоиров, которые принялись толкать Степана в спину.
Старый казак еще больше сгорбился, словно ему на плечи вдруг взвалили тяжелую ношу.
— Я побежал, — кивнул Николка Феде. А тот смотрел на двери, за которыми скрылся Степан и тихо плакал.
Николка бежал и думал про дядю Степана. Как давно он у него не был, не играл на гармошке. Не до того… Сегодня хотел забежать, рассказать про Ивана Васильевича, посоветоваться…
…Солнце уже поднялось над крышами, окрашивая в багровый цвет с разными оттенками клубы дыма из труб. Николка промчался мимо лавок, пересек Солдатскую площадь и остановился, оглушенный диким ревом коров. Этот рев он услышал издали. Но вблизи он звучал страшнее и громче.
За поворотом возле небольшой речушки с деревянным мостком коровы рыли землю копытами, становились на колени и бодали ее рогами. Во все стороны летели черные комья.
На рев бежали женщины из соседних улиц.
— Чего это они мурявкают? — недоумевали они.
— Крови испугались, — объяснил встревоженный пастух.
Трава на полянке была липкой от крови. Пораженный Николка остановился.
Пастух и хозяйки принялись растаскивать буренок. А к полянке все бежал народ.