Он долго ждал аудиенции у папы римского, и наконец отец призвал его к себе. Смотрел на него внимательно из-под сведенных бровей. Потом спросил:
– Что учинил ты в Браччано? Разве так я тебе сказал?
– Пусть боятся, отец, – хрипло ответил сын. – Мы окружены врагами. Ты будешь лить им в уши мед и яд, вещать, улещивать и грозить, но я, твой сын, буду им бичом. Пусть знают, что будет, если ослушаться тебя, пусть знают, что у Сезара глаза бычьи, налитые кровью.
– О моей славе печешься? Или своей?
Сезар исподлобья посмотрел на отца, и тот сказал:
– Астролог, что составлял мне гороскоп, сказал, что Сатурн и Марс ведут меня и моих детей и он видит мне несчастливую судьбу: пережить всех моих сыновей. И что ни один из них не умрет своей смертью. Так что твоя звезда закатится совместно с моей – помни об этом, сын.
– Я буду помнить, отец.
– Слушай теперь. В сентябре примешь сан кардинала, потому что мне нужен голос в коллегии и человек, которому я могу доверять.
Сезар не удивился: речь об этом шла давно. Оставалось только решить, как обойти обычай: Сезар занимал должность лишь чтеца, и прежде только рукоположенные прелаты[3] становились кардиналами. Последний кардинал из мирян назначался давно, очень давно.
Но у отца были длинные руки – длинные руки с острыми цепкими когтями.
– Ты не женишься. Но что касается Джоффре и Лукреции… Им я нашел кандидатов для брака.
Сезар сказал:
– Не выдавай ее замуж так рано, она еще слишком молода для брака. Не выдавай ее за старика – ты же помнишь, что случилось с сестрой Джироламой.
– Да, Лукреция молода, – сказал отец, перекладывая бумаги с одной стороны стола на другую, не поднимая глаз на сына. – Она молода, но нам нужны союзы, нам нужны войска. Наш престол раздроблен и слаб. Нужна воля, чтобы объединить итальянские герцогства под моей рукой для Святого престола. После Авиньонского пленения, которое длилось больше ста лет, престол до сих пор целиком не оправился. Многие земли, которые по праву должны принадлежать папе, находятся в чужих руках. Но вырвать герцогства и графства из этих цепких рук будет непростой задачей, поэтому Лукрецию я выдам в семью Сфорца – только мы еще не определились с женихом. Но с Джоффре понятно. За Джоффре я выдам Санчу, Санчу Неаполитанскую, прекрасную деву с острым профилем и резкими кудрями, внебрачную дочь короля Неаполя Альфонсо. Что ты кривишься, Сезар? Она бастард – так и вы бастарды. Такие, наоборот, прекраснее родятся: потому что от большой страсти.
– Я не потому кривлюсь, отец, что она незаконная: ты верно заметил, что мы и сами ублюдки.
– Что же, думаешь, король Альфонсо предаст нас?.. Я думал об этом. Но если и предаст он нас, то за Санчей он дает герцогство Скуиллаче. Каков бы ни был тесть, какова бы ни была невестка – герцогство.
– Это южное герцогство, отец. Мне страшно за брата: помнишь ли, что случилось в Сицилии с сестрой Изабеллой?
Отец разозлился:
– Не тебе о сестрах вспоминать! Ты был еще мальчишка, когда Изабелла шагнула в черные воды. Ты был мальчишка, когда вокруг шеи Джироламы обернулась веревка. Лукреция выйдет за кого-то из рода Сфорца, а Джоффре женится на Санче – и не препятствуй. Сфорца с севера, неаполитанцы с юга – оба дома очень могущественны и нацелены перегрызть друг другу горло, но, на беду, наши земли лежат между ними. Мы заключим брак и с тем, и с этим. Пусть в своей борьбе истощают друг друга. Тем слабее будут потом, когда мы будем готовы нанести удар. Такова моя воля, моя, папы римского, наместника Святого престола.
После таких слов Сезар больше с отцом не спорил.
Последней, кого навестил Сезар, была его мать.
Благородная Ванноцца деи Каттанеи жила в собственном доме в Риме. Дом этот был возведен недавно по приказу Родриго де Борха, тогда еще кардинала, а не папы римского. Особняк был построен на месте прежней римской виллы, очень древней, но в последние годы крайне запущенной. При ее разборе сняли первый слой каменного пола и нашли небольшую статуэтку Венеры. Руки у нее были отбиты, как и нос, и для такого богатого римского дома она казалась на удивление грубой, сделанной совсем неизящно. Но когда о находке рассказали Родриго, он засмеялся и очень обрадовался: ему казалось, что находка сулит рождение многочисленного и крепкого потомства. Он велел очистить статуэтку, уложить ее в сундучок, вытесанный из тиса, проложенный алым бархатом, окованный железом, и снова поместить ее под пол дома.