Через несколько дней Бриеру предстояло уехать в служебную командировку, и он просил без стеснения сказать ему, чем он может помочь. У нас еще оставался не совсем ясным состав авторов намечавшейся антологии.
— Диоп, — сразу же сказал Жан. — Вы должны обязательно поговорить с Диопом. Это второй поэт после Сенгора. Уверяю вас! Великолепный мастер и прекрасный человек. Впрочем, вы сами увидите. Идем! Едем к Диопу!
И, как всегда заражая нас своей неиссякаемой энергией, Бриер поднялся и устремился из кабинета.
«Бираго Диоп — зеленый стебель, взошедший в саваннах Сенегала, — прочитал я проникновенные слова, посвященные одному из старейшин сенегальской поэзии. — Он слушает голоса воды и огня, речь камней и деревьев, он слушает плач травы и стоны в лесных дебрях. Он учит уважать каждую живую тварь и каждую неживую вещь. Ибо все они взаимосвязаны, все являются частицами одного великого целого».
По профессии Бираго Диоп — ветеринарный врач. Словно добрый доктор Айболит, он исцеляет животных, которых дакарцы приводят к нему в лечебницу: баранов, собак, лошадей. Мне кажется, профессия Диопа сильно сказалась на его поэтическом видении окружающего мира, на его душевном настроении.
Машина остановилась на одной из тихих зеленых улочек сенегальской столицы. В стороне от проезжей части в густой зелени сада виднелся небольшой домик. К нему вела узенькая дорожка.
Когда мы выходили из машины, из домика показалась изысканно одетая дама в черных светозащитных очках. На руках она держала лохматую собачонку. Дама села в поджидавший ее лимузин и уехала.
Первая комната в домике оказалась приемной. Далее находился кабинет врача, рядом небольшая комната, что-то вроде аптеки.
Нас встретил старый лысый человек в больших роговых очках. Просторный белый халат казался на нем несвежим. Он только что завернул кран и вытирал вымытые руки.
Мне бросилась в глаза глубочайшая усталость, которую выражало лицо хозяина. Усталый взгляд, горькая складка вокруг рта, вялая, вполголоса манера говорить. Напрасно мы пытались хозяина втянуть в оживленную беседу — нет, он предпочитал больше слушать, чем говорить. Однажды на его столике зазвенел телефон, он поколебался: брать или не брать трубку? — снял ее и, что-то выслушав, коротко ответил на каком-то непонятном, певучем языке. Не по-французски.
Поэзия — стихия поэта, но и при упоминании о стихах Диоп ни капельки не оживился. Мы попросили его почитать, и он, потерев худой нервной рукой огромный выпуклый лоб, тихим слабым голосом стал на память произносить мелодичные грустные строки:
В соседней, похожей на лабораторию комнатке осторожно двигался единственный помощник доктора. Иногда чуть слышно звякали металлические инструменты. В кабинете Диопа было прохладно, посетителей больше не было, и хозяин, морща лоб, чтобы припомнить полузабытые строчки, читал:
— Нет, — вдруг сказал он и, нетерпеливо прищелкивая пальцами, поторопил собственную память: — лучше вот это.