— Джим, а что если мы раскроем все эти преступления? — задрожав, шепнула Джейн.
— Я уже думал об этом. Но скажи сама, кому мы можем сообщить об этом? Меня сочтут за бандита, ты находишься у Келса. Ах, мне кажется, мы никогда не выберемся отсюда живыми. Эта мысль беспрестанно терзает меня.
— Джим, теперь ты будешь приходить ко мне каждую ночь… не правда ли?
Вместо ответа он начал целовать ее.
— А что ты начнешь теперь делать? — со страхом спросила она.
— Я буду добывать золото. Я говорил об этом с Келсом, и он одобрил мое намерение. Он сообщил мне, что часть его плана с обязательной работой для каждого бандита не пришлась по вкусу его людям. Промывать золото — вовсе не легкая работа, гораздо легче красть его. Но я начну копать, и хотя бы для этого мне пришлось изрыть целую гору. Вот-то будет потеха, если я наткнусь на богатую золотую жилу.
— Джим, никак тебя уже схватила золотая горячка?
— Джейн, а если я в самом деле найду много золота, тогда… ты… выйдешь за меня замуж?
Нежность, неуверенность и тоска, прозвучавшие в голосе Клэва, яснее всего показали Джейн, как робко он надеялся и любил ее.
В темноте гладя его по щекам, она всем сердцем стремилась исправить и загладить все те страдания, которые она причинила ему. Она чувствовала его отвагу, столь сладостную и пленительную для нее.
— Мой Джим! — шепнула она. — Я выйду за тебя, безразлично, найдешь ты золото или нет.
И снова чудный сладостный миг. Затем Клэв вырвался, а она прислонилась к окну, следя за его тающей тенью.
С этого дня Джейн больше не выходила из маленькой комнатки. Келс по-прежнему был на ногах до глубокой ночи и вставал только среди дня. Посещать Джейн каждый день в обеденный час сделалось для него привычкой. Входя к ней, он выглядел мрачным и раздраженным, уходил же всегда приветливым и успокоенным. Он никогда ни слова не говорил с ней об Олдер Крике, о своем легионе или же о золоте. Всегда начиная с вопроса о ее самочувствии, он осведомлялся, не хочет ли она чего-нибудь, что он может принести ей. В его отсутствие Джейн всегда почему-то испытывала к нему неприязнь, но стоило ему появиться, как это чувство совершенно исчезало. Сознавая свое громадное влияние, она всегда держалась с ним дружелюбно и приветливо. Под влиянием ее живительной и чарующей близости он постепенно оттаивал и становился иным человеком; жесткая мрачность и напряженность бесследно исчезали с его лица. С глубокой искренностью в голосе он признавался Джейн, что мгновенный луч истинной любви, показанной ею ему в Кэбин Галче совершенно изменил его отношение к ней. Еще ни одна женщина так не целовала его, как она. Этот поцелуй преследует его днем и ночью. Если он не добьется от нее таких вот добровольных поцелуев, то совсем откажется от нее. Никогда в жизни больше его уста не поцелуют какую-нибудь другую женщину. И в безысходной тоске, мрачный, жаждущий человеческого понимания, он молил о ее любви. Джейн могла только печально покачивать головой. Она говорила ему, что жалеет его, что чем больше верит его любви, тем больше надеется, что он выпустит ее из своего плена. Однако в этих случаях он начинал горячо протестовать и говорить, что держит ее здесь как свою драгоценность; возле нее он может жить постоянной надеждой на то, что в один прекрасный день она полюбит его. Нередко, говорил он, случалось, что женщины начинали любить своих тюремщиков.
Но каждый вечер с наступлением темноты блокгауз становился местом таинственных сборищ и совещаний. Когда все уходили, Келс зажигал фонари. Нередко он доставал маленькие кожаные мешочки, наполненные золотым песком, и прятал их под половицу. Затем, мягко ступая, принимался расхаживать взад и вперед, словно ягуар в клетке. С появлением Бейда Вуда, Пирса и Смита его настроение изменялось. Они дружелюбно играли в карты, и из их разговоров Джейн узнала, что Келс часто играл с богатыми золотоискателями и игроками, жившими в лагере, но, назначая большие ставки, крупно проигрывал. Иногда же ему удавалось выиграть какой-нибудь пустяк, и тогда он разражался торжествующим, хриплым воплем и, высмеивая Смита и Пирса, пускался рассказывать им, как он хитро сыграл на сей раз.