Так оно и было.
Далеко за полночь Пенек бесшумно прокрался в комнату, нашел кружку и запрятал ее в такое место, где никто не вздумает искать ее. Что дальше делать с кружкой, он пока не решил: пусть Фолик пока проживет денек без кружки. А там видно будет. На рассвете Пенек уснул с мыслью: пока он еще никакого греха не совершил, — можно спокойно спать.
Утром Пенек отправился на окраину и зашел к Нахману узнать, не раздобыл ли тот где-нибудь денег. Оказалось, ничего нового, все как вчера. Убогое бельишко сохнет, пол чистенько подмазан глиной, печь не топлена, а Нахман болтает без умолку: город-злодей… у него нож…
Днем Фолик и Блюма обыскали весь дом, обшарили все углы. «Такие деньги, — успокаивают они друг друга, — никто не посмеет украсть». Фолик даже стал заикаться и упрекать Блюму, что у нее память дырявая. Верно, сама куда-нибудь запрятала кружку и забыла. С нее станется. Это с ней не раз бывало.
Несколько позднее Пенек сидел на сеновале, глубоко зарывшись в сено, и обливался потом, извлекая монеты из кружки. Это была вовсе не легкая работа. Запаянная со всех сторон кружка с узенькой щелочкой на крышке была скупее Фолика и Блюмы, вместе взятых. Пришлось прибегнуть к помощи ножа. Тут наступили самые опасные минуты: внизу могли услышать звон монет.
В сумерки, когда тьма уже плотно сгустилась, Пенек, зажав в кармане шесть рублей пятьдесят копеек, вынутые из кружки, помчался к Нахману, застал его и Боруха, положил деньги на стол и, не сказав ни слова, немедленно ушел.
Несколько дней спустя Борух, увидев Пенека на улице, окликнул его и подошел к нему. С минуту оба стояли молча. Борух потянул носом, но продолжал молчать. Пенек повернулся было, чтобы уйти. Борух остановил его. Снова минутное молчание. Борух сказал:
— В первый же день праздника я пойду к Иослу. Со мной и Нахке пойдет. Он уже приехал. Может, вместе пойдем? Хочешь?
Молчание.
Борух:
— Я рассказал Иослу.
Пенек:
— О чем? О деньгах?
Пенека слова Боруха чем-то кольнули. Он не хотел никого обманывать, и меньше всего Иосла. Торопливо он проговорил:
— Вот те и на! А деньги-то ведь не мои были. Я их украл…
Глава двадцать вторая
Из ста рублей, обещанных Шлойме-Довиду за то, что «выбьет дурь» из Пенека, семьдесят пять уже были получены. О судьбе остальных двадцати пяти Шлойме-Довид не переставал напоминать жене, богомольной Саре-Либе, занятой починкой домашнего тряпья:
— Дело дрянь!
— Хуже и быть не может.
— А тут уж и зима на исходе.
Жена Шлойме-Довида поминутно втыкала иглу словно не в белье, а в мужа:
— Ну да! Им уж ясно, как умело ты «выбил дурь» из Пенека…
Когда Шлойме-Довида одолевает гнев, он в первые минуты только молчит. Сара-Либа захватила богомольным ртом кусочек нитки и откусила ее.
— Ты бы хоть потрудился сходить в «дом», напомнить о деньгах…
Когда гнев Шлойме-Довида доходит до предела, он становится невменяемым. Шлойме-Довид крикнул:
— Как же мне показаться им на глаза, если уже вот с неделю этот негодяй ко мне не является? Все где-то шляется!
Сара-Либа:
— Что ж… надо было пойти и разыскать его!
Шлойме-Довид в ярости:
— Корова! Если я пойду его искать, то «там» ясно станет, что он у меня не бывает!
Сара-Либа:
— Он на окраине шляется. Ты и не пробовал его искать!
Шлойме-Довид не поверил бы, что самый злейший его враг осмелился бы предложить ему заняться таким унизительным делом. От возмущения он плюнул:
— Тьфу!
Он долго метал яростные взгляды на жену, но все же в конце концов пустился по городским закоулкам искать пропавшего Пенека.
Нашел он его после долгих поисков недалеко от дома Нахмана. Шлойме-Довид был взбешен: один его глаз проклинал, другой лебезил:
— Не убегай от меня! Погоди минутку… Ничего плохого я тебе не сделаю…
В голосе Шлойме-Довида — голодная хриплость и щемящая тоска. Он сгорал от нетерпения закупить все необходимое к пасхальному празднику. Иного тоска делает податливым, Шлойме-Довида она делала лютым. Уголком рта он процедил:
— Зайди ко мне в дом!
Пенек взглянул на него и скорее почувствовал, чем понял: Шлойме-Довид тревожится за свои двадцать пять рублей. У Пенека не было ни малейшего желания помочь Шлойме-Довиду. Он подумал: «Дудки! Не заманишь!»
— Не пойду я к вам! — сказал Пенек решительно.
Безопасности ради он все же отодвинулся от Шлойме-Довида подальше.