— Мы подумаем. Завтра дадим ответ.
Утром к Шмелеку явился Пейса. Жена Шмелека нарочно вышла из каморки, чтобы сказать громко, вслух:
— Явился наконец этот негодяй Пейса. Он пришел только потому, что Исроел его выгнал. Пусть Пейса спасибо скажет, что я ему не плюнула в его бесстыжие глаза.
Пейса умолял Шмелека не выходить на работу без него. Клялся, что отныне и навсегда…
— Бог — свидетель!
Он рассказал о том, что вчера произошло в мастерской портного Исроела.
Искали пропавший рукав пиджака Пенека. Перерыли весь дом. Перетряхивали, перебирали все куски сукна, незаконченные костюмы. Пейса кинулся помогать хозяину. Подошел к комоду. Исроел оттолкнул его, двинув в бок: «Ты не суйся, это твоя работа, и прожженный сюртук, и пропавший рукав. Нарочно сделал ты все это. — Тут Исроел не своим голосом закричал: — Я знаю, ты заодно со Шмелеком!» Пейса промолчал и сел за работу, но Исроел отнял ее и подвел Пейсу за руку к двери, возле которой висел на гвозде его пиджак. «Одевайся, — сказал он, — и ступай домой. Сейчас же. Ты мне больше не нужен».
Шмелек спросил:
— Что же было дальше?
Пейса ответил:
— Больше ничего не было. Он меня выгнал.
Шмелек спросил:
— А где же рукав?
Пейса опять стал божиться и клясться:
— Лопни мои глаза! Провалиться мне сквозь землю, если я прикоснулся к этому рукаву.
Жена Шмелека сказала:
— Послушай меня, Пейса! Долго г’азговаг’ивать с вами не стану: этого вы не заслужили. Об одном только спг’ошу вас: как вам тепег’ь не стыдно сказать Шмелеку: «Не выходите без меня на г’аботу»? Шмелек не пойдет на г’аботу без Цолека. Это да… На вас же ему наплевать…
Шмелек добавил:
— У меня с тобой разговор короткий: ступай, подлиза! Холуй хозяйский!
Пейса ушел ни с чем. Шмелек пошел на улицу, но скоро вернулся.
— Вот тебе новость, — сказал он жене, — Пейса плачет, просит людей помирить меня с ним.
Шмелек снова вышел на улицу и вернулся не один: рядом с ним шел Нахке, сын Алтера Мейтеса.
— Вот, — сказал он жене, — я его привел к тебе. Он знает все дела о «бастовках». Ты не смотри, что ему всего тринадцать лет. Он в этих самых «бастовках» собаку съел.
— Послушай-ка, главный инженег’! — обратилась к нему жена Шмелека. — Ну-ка, посоветуй, как тут быть. Ты, впг’очем, навег’ное, в этих делах понимаешь как г’аз столько, сколько кот наплакал…
Нахке, опустив глаза, смущенно улыбался. Однако ответил вполне отчетливо:
— Как же мне не знать? Стачка на нашей мебельной фабрике этой зимой продолжалась целых два месяца. Думаете, не нашлись штрейкбрехеры?
Жена Шмелека поразилась:
— Эге-ге! Каков язычок! На шаг’ниг’ах!
Тут вдруг зашел Пенек. Он забежал на одну минуту и не рассчитывал встретить здесь посторонних. Пенек хотел спрятать у Шмелека рукав своего костюма и тотчас же бежать обратно к охваченному горем «дому», к умирающему отцу.
Увидав Нахке, Пенек остановился, изумленный и бледный, словно попал не туда, куда ему было нужно. Он встретил взгляд жены Шмелека. Черные глаза ласково блеснули. Жена Шмелека сказала Нахке:
— Вот он, Пенек, сог’ванец. Это он все вг’емя помогал нам…
Пенек забеспокоился: вот-вот она сболтнет о нем еще что-нибудь.
Он вытащил из-под полы украденный накануне рукав и положил его на стол. Шмелек опешил:
— От твоего нового костюма? Как же он попал к тебе, рукав-то?
Пенек не сразу решился сказать всю правду:
— Я его вчера потихоньку стащил.
Шмелек:
— Зачем?
Пенек:
— Так… нарочно…
«Нарочно» означало: «Нарочно, чтобы теперь, теперь, когда умирает мой отец, Исроел не мог бы закончить шитье костюма». Но поняли его иначе: «нарочно», чтобы Исроел заподозрил в краже рукава Пейсу. Шмелек даже подпрыгнул, словно собираясь пуститься в пляс, и спросил у Нахке:
— Как, говоришь, называется это у вас в городе? Вести «бастовку»?
Он указал на Пенека:
— Вот кто вел мою «бастовку»! Поддержал в беде. По-настоящему!..
Но для Нахке это вовсе не было новостью. Он знает, что Пенек все время носил Цолеку украдкой еду. Сам Цолек ему об этом рассказывал. Знает он и о деньгах, которые Пенек стянул и отдал Боруху, Нахке с важностью шагнул к Пенеку, — так, видно, поступают в большом городе, — протянул ему руку и по-детски пробасил:
— Сказать тебе правду? Не ожидал я, что ты таким окажешься…
Пенек почувствовал, — вот-вот Нахке добавит:
«Ты ведь оттуда, из „белого дома“…»
Нет, уж лучше бы его Нахке не хвалил!
Наскоро, почти сердито, он вырвал у Нахке свою руку и, не оглядываясь, побежал к набухающему плачем «дому», к умирающему отцу.