— Иди, иди ко всем чертям!.. Чтоб тебе живым не вернуться!
А глухой без конца кивал и повторял:
— Да, да, на мельницу к Вове-мельнику…
Неторопливо прошел он через городок, взял влево и ускорил шаг, спускаясь в уединенный лог, где метель крутила, вздымала снег и мчалась в дикой пляске вокруг мельницы.
Сторож, закутанный в тулуп, стал в воротах и не хотел впускать глухого. Тот вступил с ним в драку, избил его, но и ему досталось изрядно. Наконец явился урядник и передал глухого двум сотским.
Однажды выдалась тихая морозная ночь под вызвездившимся небом.
Рано на заре на розвальнях ехали евреи. Они ехали на ярмарку в близлежащий город. Кругом было тихо.
Справа спал невозмутимым сном христианский погост. В чистом утреннем небе гасли звезды. Евреи роняли сонные головы на грудь, и все их мысли были сосредоточены на одном: «Пошли бог удачную ярмарку!»
И вдруг, недалеко от белого дома Вове-мельника, захрапела одна из лошадей, рванулась в сторону, и тотчас послышалось отчаянное:
— Тпру!
Седоки, страшно испуганные, очнулись от дремоты. Закричали:
— Что случилось?
Возница стоял возле дрожавшей лошади и сонно ругался.
— Ах, чтоб тебе! — без конца повторял он. — Чуть человека не задавили!
Люди окружили распростертое на снегу тело и, наклонившись над ним, узнали глухого.
Он лежал, подняв сутулые плечи, перепоясанный поверх ватника, с надвинутой на уши шапкой, в руке у него был топор.
Он еще дышал. Положив на сани, его повезли домой — что еще оставалось делать?
Евреи, огорченные, глядели на слабо алевший восток и сетовали:
— Опоздали на ярмарку. Опоздали, как бог свят!
Весь городок узнал о случившемся, только об этом и было речи.
— Что же тут удивительного? Не иначе, как глухой задумал убить Вове-мельника.
Нашелся даже очевидец, который своими рассказами нагнал на мельника еще больше страха.
— Дайте вспомнить, когда это было… Я проходил поздним вечером мимо дома Вове-мельника и вдруг вижу — человек лезет через забор. Я перепугался и убежал.
И это еще не все: жена портняжки жаловалась, что по утрам находит входную дверь открытой.
Вове-мельник нанял в сторожа здоровенного мужика, и тот целыми ночами колотил палкой по забору.
Глухой две недели провалялся на своей койке в сырой кухне. Кто-то сжалился над ним и позвал к нему врача — сытого, добродушного молодого доктора с маленькими усиками и умными черными глазами. Он долго сидел возле глухого, этот любезный сытый доктор, долго смотрел на равнодушное лицо глухого и терпеливо слушал визгливую и хриплую хозяйку.
Все, что он увидел и услышал, сильно заинтересовало его. Он сидел в глубокой задумчивости, весь какой-то собранный…
Он пришел снова дня через два, этот молодой и сытый доктор с маленькими усиками и умными черными глазами, и опять долго сидел возле глухого.
Он пристально смотрел на глухого и думал.
Глухой пристально смотрел на него и тоже думал.
Но они не понимали один другого. Далеки и чужды были друг другу эти два человека, которые молчали и обменивались упорными взглядами…
В конце концов глухой выздоровел без малейшей помощи с чьей-либо стороны. И — что удивительнее всего — он, пожалуй, сделался еще сильнее и здоровее, чем до болезни. Но у него появилась новая странность: он перестал спать по ночам и, угрюмый, ко всему равнодушный, бродил по кухне, такой же безмолвный, как зимняя ночь.
Долгие и темные были ночи. В их непроглядном мраке утопал сонный мир. Они усыпляли всех, кто жил и и мыслил. Не усыпляли они только человека, который не знал покоя, который не мог даже помышлять о покое.
Взад и вперед ходил глухой по кухне, напоминая собой беспокойный маятник, неся на своих плечах все невзгоды, всю печаль спящих. Если бы кто-нибудь вздумал взять его за руку и остановить, он, не оглядываясь, вырвал бы руку и возобновил бы свое бесконечное шагание.
Бывало, проснется ночью ребенок, несколько раз всхлипнет, расплачется. Вздрагивала тогда заспанная жена портного, открывала глаза, с трудом поднимала с подушки налитую свинцом голову и убаюкивала ребенка:
— Ну, спи же, спи!
Она говорила заглушенным голосом и, услышав, что за стенкой шагает глухой, злобно ворчала:
— Болячка бы его задавила!.. Смерть его не берет!
Но глухой ничего не слышал. Он продолжал ходить по кухне. Ночь была тиха и непроглядна, — она проглатывала его твердую и быструю поступь. И снова и снова звучали в домишке эти шаги, отдаваясь в ушах спящих ударами молота. Казалось, глухой вечно будет шагать и вечно будет длиться ночь. Эта мысль приводила в ужас злую жену портного. Она натягивала на голову одеяло и снова засыпала, испытывая в душе знакомый с далекого детства страх. Когда она уже погружалась в сон, ее гаснущее сознание все еще подыскивало бранные слова: «Хвороба бы его заела!.. Холера бы его унесла!..»