С того времени и завязалась дружба Пенека и Боруха. Пенек как-то раз повел Боруха в огороженный сад, научил его, как взобраться на дерево, и посоветовал нарвать вишен. При этом он выбрал дерево с самыми крупными вишнями. Никто их не смел рвать: они шли только для какой-то особой, любимой матерью наливки. Стоя у садовой калитки, Пенек все время караулил, опасаясь, не заметит ли их Буня, и до поры до времени подавал условные знаки, сморкаясь с расстановкой. Это должно было означать:
— Рви, рви, Борух! Не бойся!
Борух вышел из сада с высокой вздутой пазухой: она напоминала доброе коровье вымя. Пенек показал своему новому другу место в заборе, через которое можно незаметно улизнуть.
На другой день они соорудили в дальнем, глухом углу сада беседку из ветвей и дощечек. В полутьме беседки было уютно. Мальчикам казалось: в этой беседке их ни один человек в мире не обнаружит.
Здесь они частенько засиживались до сумерек, до восхода луны. Здесь у них было гнездо, в котором они делились и зелеными яблоками, собранными в саду, и столь же зелеными, незрелыми мечтами. Тут же у них возник смелый план: пуститься пешком на большой винокуренный завод, что верстах в пяти от города, среди поля, близ речки, повидаться там с товарищем Пенека — Иослом, сыном винокура. Иосл учился вместе с Пенеком в одном хедере, но этим летом его почему-то вдруг, не дав доучиться, забрали оттуда.
— Пока же, — многозначительно посоветовал Пенек, — никому ни слова об этом!
Это он сказал потому, что все лето втихомолку тосковал о своем товарище Иосле. Скучал по его полным, смуглым щечкам, по его курносому лицу, по крестьянскому запаху, который тот приносил с собой из дома в хедер.
В эти дни Пенек научился новой штуке: он стал незаметно таскать из кухни разную снедь и тайком передавал ее Боруху во дворе.
Первой это подметила Буня.
Подметила она со стороны, как бы одним глазом, видно не собираясь вмешиваться в это дело. Пенек как-то подслушал ее разговор с Шейндл-долговязой.
— Ну вот, — сказала Буня, — видала? Из дому тайком таскает и Боруху отдает. Оно и понятно, молод еще, сердечко еще не очерствело. А вырастет — гадюкой станет такой же, как все в этом доме…
Пенек в тот вечер с трудом заснул, долго ворочался в кроватке с боку на бок. Не по себе ему было: Буня и Шейндл-долговязая уже знают, что он ворует на кухне. К тому же он долго не мог забыть Буниных слов: «Вырастет — гадюкой станет… как все в этом доме…»
Сказала она это уверенно, твердо. Стало быть, это дело пропащее; когда Пенек подрастет, он станет «гадюкой» такой же, как все в доме… Ничего не поделаешь!..
Но неужели все пропало? Почему?
Это дело будущего.
Правда, хотелось в это будущее заглянуть, увидеть, что с ним, Пенеком, там произойдет. Но в наступившем сне это будущее казалось непроницаемо-черным, точно неосвещенная комната с закрытыми ставнями глухой ночью.
Напрасно Пенек старался проникнуть в эту тьму будущего — его глаза ничего не видели.
Глава девятая
Зеленый лужок у хибарки Рахмиела — межа, отделяющая городок от деревни. Это густо заросшая площадка.
Разбросанные повсюду в траве осколки стекла — солнечные зайчики. В каждом осколке стекла — зной полуденного солнца.
От зеленого бархата рябит в глазах. У края луга пестрый, многоцветный клубок, — это греют на солнышке свою всклокоченную мохнатую шерсть бродячие собаки, прибежавшие сюда от мясных лавок. Как волчья стая в засаде, они лежат, загораживая дорогу и мешая прохожим, у самого въезда в деревню, примыкающую к городку.
Сейчас этих прохожих двое — Пенек и Борух.
Пенека осенила мысль: набив карманы камнями, медленно и осторожно пробраться по обочине дороги, держась поближе к крестьянским плетням. Ну, а уж если придется воевать с собаками, — ничего не поделаешь — воевать так воевать! Стремление увидеть Иосла стало у Пенека непреодолимым. Дорога к винокуренному заводу, где живет Иосл, — дальняя, ходить по ней немного страшновато, а тут еще эти собаки…
Пенек беспокоится не столько за себя, сколько за Боруха: Пенек в обуви, а Борух бос. Ноги Боруха, сбитые, с потемневшей, потрескавшейся кожей, еще никогда не казались Пенеку такими обнаженными, как сейчас.
Пенек беспрерывно косится на собак, по спине у него пробегают мурашки от одной лишь мысли о том, как острые собачьи клыки схватят Боруха за ноги, окровавят их, вонзятся в мякоть до самой кости. Хорошо еще, что сам Борух этого не боится и не намерен вернуться домой. Для Пенека это было бы большим ударом. Пенек тверд в своих решениях: раз он взялся за дело, непременно доведет его до конца.