Раскаленный, медлительный летний день разменял на мгновения свои последние догорающие часы и, как безрассудный, разгорячившийся игрок, отсчитывал их один за другим.
Брызги горячего солнца сверкают и горят на стеклах заводских зданий. Каждое стекло — полыхающее пламя знойного дня, то вспыхнет, то погаснет. Минутами кажется: просторы позади этих стекол наполнены багрово-красным, пылающим металлом.
У Пенека за последнее время вошло в привычку замечать во всем том новом, что он видит, какую-нибудь характерную подробность. Лучше всего запоминать освещение: было ли это в ярком свете дня, или в час багровеющего заката, или же, наконец, в ночной тьме. Вспомнишь пылающие окна винокуренного завода, и сразу в памяти встанет пыльная тропинка на просторном заводском дворе. По этой тропинке устало плетутся Пенек и Борух. Им не у кого спросить:
— Где здесь живет старший винокур?
Они видят, что на заводском дворе идет кое-какой ремонт, хотя никто не знает, будет ли завод пущен осенью.
Позади самого большого — центрального — корпуса испытывают пароотводную трубу, не закупорилась ли она. Труба судорожно пыхтит, спуская пар к пруду.
В слесарной мастерской, недалеко от пруда, брызжут искры, стучат молотки о железо, визжат стальные напильники.
Словно из-под земли вылезают измазанные рабочие — это они чистили изразцовую яму из-под маляса. Напротив контора с черепичной крышей и пылающими на солнце окнами. Немного поодаль чинят железную крышу высокого корпуса; на крыше маленькие фигурки ползают на четвереньках, стуча деревянными молотками.
Двое молодых парней, с полотенцами на шее, возвращаются на велосипедах с купания. Они проезжают мимо Пенека и Боруха, не обращая на них ни малейшего внимания.
— Вот, — удовлетворенно ухмыляется Борух, — они тебя вовсе не знают. Хоть ты и из богатых.
Пенек надувает щеки. Вот Борух с ним как будто и приятель, а все же не упустит случая уколоть его. У Боруха что-то общее с сапожником Рахмиелом, который дергает за ухо и кричит: «А жаркое, поди, лопаешь?» — словно они оба против него, Пенека, сговорились.
И об этом вспомнит Пенек, когда представит себе винокуренный завод с его пламенеющими окнами.
Долго размышлять некогда. Оба, и Пенек и Борух, плутают между заводскими постройками, все еще не зная, где проживает старший винокур. Заблудились они, да и только. Заблудились и их мысли.
Наконец, войдя наугад в один из домов, они очутились в длинном застекленном коридоре.
Все произошло очень быстро.
Дом кажется пустынным, похожим на дачу, покинутую жильцами.
В коридор выходит много дверей и окон. Приставив ладони ко лбу, Борух и Пенек заглядывают в одно из окон и видят: спиной к свету, за большой толстой книгой сидит девочка Эйсмана и часто встряхивает головой, отбрасывая мешающие ей пряди волос.
От этих движений девочки Пенек чувствует знакомое странное томление и почему-то волнуется. Это волнение вспыхнуло в нем еще в тот предрассветный час, когда он впервые увидел девочку у дверей синагоги. Лишь теперь он чувствует, как сильно было в нем все эти дни желание увидеть ротик девочки — широкий, с тонкими губами.
Девочка ни разу не обернулась. И то хорошо!
Неясное чувство подсказывает Пенеку: сейчас показываться перед этой девочкой ему не следует. Это он сделает лишь в будущем, не раньше, чем совершит что-нибудь значительное.
Пенек и Борух быстро, но очень тихо покидают стеклянный коридор.
Пенек чувствует, что он словно избавился от какой-то большой, грозившей ему беды.
Он оглядывается:
— Где же наконец живет винокур? Неужели вот в этом домике?
Домик неважный! Пожалуй, винокур именно здесь и живет.
Ну конечно… Это здесь.
В домике пахнет тмином и красным перцем. Эти запахи Иосл, бывало, приносил с собой в хедер.
В коридорчике сестра Иосла быстро-быстро строчит на швейной машинке. Удивительно, кто ж это так ее торопит?
Зовут ее не «Лея», а русским именем «Лиза»; она — белошвейка.
В первой комнате потолок ниже, чем в коридоре. У стола мать Иосла перебирает фасоль к ужину. На другом конце стола, наполовину покрытом скатертью, обедает какой-то мужчина. Это — отец Иосла, старший винокур. На Пенека и Боруха, вошедших в комнату, он оглядывается одним лишь глазом — другой у него закрыт: вытек.
Он быстро спрашивает у мальчиков:
— Кого вам, Иосла?
Он задерживает в воздухе ложку с борщом на высоте рта. Борщ стекает на его густую черную бороду. Винокур хитро подмигивает: