Гершла спросили:
— Где ты служил?
Он покрутил ус и, не моргнув глазом, молодцевато отрапортовал:
— В первой гвардейской ее императорского величества государыни императрицы дивизии, первый полк, первая рота, первый взвод, первая шеренга…
В городе говорили:
— Язычок-то какой! Как на шарнирах… Хоть бы раз запнулся!
— Вот как? — удивлялись слушатели. — В полку императрицы служил… Поди с самой царицей познакомился?
Гершл быстро ответил:
— А то как же, олухи вы деревенские! Полк-то ведь самой государыни! Она нас всех по имени-отчеству звала, за руку здоровалась…
Тут Гершл молодцевато сплюнул сквозь зубы и припомнил один случай:
— Было это как-то после смотра. Стою я в первом полку… первая рота, первый взвод, первая шеренга. Тут же и государыня стоит — рукой подать, разговаривает с полковником, подмигивает ему одним глазком. А у государыни, вижу я, из заднего кармана юбки торчит платочек носовой. Из самого, знаете, наилучшего белого полотна, с красной вышивкой, одним словом, редкостный такой платок, царский. Я, конечно, не даю маху, чуть-чуть нагибаюсь и за платочек цоп! Что же вы думаете? — не заметила она, пройдоха этакая?.. Оглянулась на меня да погрозила пальчиком: «Гершка, говорит, не шали!»
Слушатели чуть-чуть посмеивались над Гершлом, но все же удивленно щелкали языками.
— Вот так происшествие!
У Гершла спрашивали:
— Ну, а кроме полка… Вообще… Ты ведь, наверно, немало всякой всячины повидал на белом свете?
— Еще бы! — отвечал Гершл. — Карабкаюсь я однажды один-одинешенек на Кавказе. Гора была очень высокая. Дополз до самой вершины. Оглянулся кругом. Вижу — стоит Ноев ковчег. Малость, конечно, пообломан, подгнил кое-где. Заглянул внутрь: вижу, валяется там дохлая кошка.
— Вот как? — удивлялись слушатели. — Дохлая кошка?
— Да! — подтверждал Гершл. — От кошки даже чуть-чуть воняло… Пошел я, значит, дальше, добрел таким манером до турецкой границы, перемахнул через нее. Иду день, иду два, вижу: передо мной гробница патриарха Авраама. У входа турецкий часовой стоит. Видно, давно на часах здесь — задремал. Тихонечко забрал я у него винтовку, зашел, значит, в гробницу. Вижу — патриархи. Лежат себе чинно, благородно все в ряд, на полочках. Как полагается!
— Скажите пожалуйста, — шутливо поддакивали слушатели, — сами патриархи? Как же они выглядят?
— Ну, как им выглядеть, — не смущался Гершл. — Как бы вам это передать? У Авраама борода длинная-предлинная, у Исаака — борода круглая, а Иаков — вовсе без бороды.
Гершлу смотрели прямо в глаза, удивляясь:
— Ну и мастер врать! Хоть бы запнулся!
В то же время чувствовалось, что Гершл в городке никого ни в грош не ставит, считает местных жителей олухами, полнейшими дураками: им можно наврать с три короба, никто здесь его, Гершла, и мизинца не стоит.
— Ну и Гершл! — говорили в городе. — Другого такого во всем мире не сыщешь.
В свободные дни, между одной женитьбой и другой, Гершлу все же приходилось изыскивать средства к жизни. В такие дни по городу, из дома в дом, носили напоказ ботинки, мастерски пошитые Гершлом.
— Что и говорить! — соглашались местные жители. — Сам Рахмиел так не сработает!
Но Гершлу эти похвалы нипочем. Работать ему лень. Ходил он недовольный.
Однажды у него нашли шесть серебряных ложек, украденных в соседнем городке. Старший брат Гершла, сапожник Рахмиел, сказал тогда, глубоко вздохнув:
— Да-а-а! Не легко живется брату моему Гершлу. Иному, по совету фельдшера, надо принимать не больше чем по чайной ложечке через час. А бедному моему Гершлу пришлось сразу «взять» целых шесть ложек. Да притом же не чайных, а столовых!
Так вот с кем Буня «завязала любовь»!
Пенек думает, что он не может оставаться в стороне. Он — друг Буни, самый лучший друг, и сейчас ему дремать нельзя и днем и ночью надо быть начеку.
Этим он и занят в последние дни: он ни на минуту не выпускает из-под своего наблюдения ни Буню, ни Гершла.
Как-то днем после обеда Буня разоделась по-праздничному и отправилась к сапожнику Рахмиелу справиться о его брате Гершле.
Рахмиел — умная луна с бородой — сидел, как всегда, за работой. Рот у него был полон деревянных гвоздей. С засученными рукавами, он вгонял колодку в сапог. Взглянув мельком поверх очков на Буню, он едва слышно ответил на ее вопрос:
— Вы насчет Гершла? Меня не расспрашивайте. Я ему кое-какой родней прихожусь…