- И, во-вторых, я хотел, чтобы сообщили, если у них была такая возможность, что я жив, что не пропал без вести.
Ротный дожевал огурец.
- Выпьешь еще? И ешь плотней. Что-то там впереди у тебя? И что ты сам думаешь?
Он колебался, не зная, сказать ротному или не сказать, что сейчас он отсюда рванет в Харьков, что делать тут ему нечего. Но ротный, как бы опережая его решение, вдруг обронил:
- Меня вызывали.
- Куда? - глупо спросил он, но ротный, чтобы иметь право сказать, зачем вызывали, не открыл куда, дескать, и в штаб батальона бригады могли вызвать.
- Интересовались тобой. Я понял, что ты жив, хотя мне, конечно, они ни черта не сказали. Теперь ясно, что канал Николая Никифоровича сработал?
- Ясно! - это была хорошая новость. - Что ты им говорил?
Ротный, откинувшись, поднял обе руки, как бы сдаваясь ему:
- Только положительное. Только отличное. Говорил, что это может подтвердить каждый. Я думаю, - ротный сделал ударение на «думаю», - что и другие говорили так же. Дня через два после того, как меня вызывали, тебя помянул старшина, потом взводный, а Степанчик… - ротный покачал головой, смеясь:- Вот детская душа, доложил мне, о чем его спрашивали и что он отвечал. Правда, докладывал шепотом, хотя на километр никого не было.
- Так! - сказал Андрей.
- Так! - поддержал его ротный и предложил: - Ты пропусти еще одну, я бы тоже по такому случаю, но нельзя, день только начался, не знаешь, куда вызовут, негоже с утра являться перед начальством выпившим, а ты тяпни. И главное, ешь. Ешь! Рубай!
- Нет, чаю бы я выпил, - Андрей обдумывал, но тут ротный подбросил ему еще одну мысль.
- Степанчик! - грохнул он сначала так, что Степанчик услышал его и на дворе и тот же час примчался. - Чаю! Живо! Покрепче и погорячей. - Степанчик смотрел на Андрея и радостно и сочувственно. Было видно, что Степанчик, останься они наедине, скажет Андрею, куда и зачем Степанчика вызывали. Это понимал, конечно, и ротный. - Топай! - Степанчик умчался, звякнув котелками, и ротный выдал ему! - Тебя могут обвинить, что из-за тебя погибли и Николай Никифорович, и радистка.
- Ну, знаешь! - выдохнул он, не найдясь сразу. Ротный смотрел на него пристально и холодно, как бы помогая ему лучше понять эту мысль, отбросить все чувства и подумать, а как ее опровергнуть.
- Факты есть факты. Слова есть слова. Подумай.
- Я ни при чем! Ты понял, я ни при чем. Я уходил за сотню километров! Я сам боялся за нее. Ты что, мне не веришь?
- Не ори! - оборвал его ротный. - Я верю. Но ведь это я! - ротный сердито постучал себе пальцем в грудь: - Если бы я не верил, я бы пил с тобой? Ел?
- Извини, - сказал он. - Я не подумал. Вообще башка не того, - он потрогал лоб. - Горит. Да и рука… Извини, я плохо соображаю.
Когда Степанчик пришел с кухни, Андрей взял котелок и начал пить через край. Чай был еще горяч, но не так уж, он остыл и в котелке, и пока его переливали, и пока несли с кухни. Повар щедро подсыпал заварочки, часть ее уже села на дно, но много чаинок плавало поверху, и Андрей сдувал их, прежде чем сделать следующий глоток.
- Три, четыре, пять, - считал вслух ротный, загибая пальцы. - Шесть, семь. Да, кажется, все.
- Кто все?
- Кто был на Букрине. Включая тебя и меня. Что еще я могу сделать для тебя?
Андрей неопределенно протянул:
- Н-е знаю… Хотя, вот что. Свози меня в ПМП.
- Это можно. Степанчик!
Степанчик сунул голову в дверь. Степанчик входил в число семи.
- Слушаю, та-а-аш старший лейтенант.
- Да! - воскликнул ротный. - Чуть не забыл. Тут тебе письма. - Он кивнул Степанчику. - Ну-ка! И ты тоже! Молчишь как рыба. И чем у тебя голова забита?
Степанчик, выдвинув из-под кровати чемодан ротного, открыл его и достал письма. Их была целая пачка.
- Орденами, - буркнул он, - Только и думаю о них. Ночи не сплю. Все позабыл.
Ротный, усмехнувшись, наклонил голову набок и смотрел на Степанчика тепло.