- Ребята, больше не могу. Пупок развязывается! Сейчас упаду…
- Я тебе упаду! Только упади! Как стрелять по своим, так можешь! Можешь? - напоминал ему Ванятка. - На всю ночь! И не проси сменку! Ясно? - добавлял он по-командирски.
Андрей шел впереди Васильева, неся одной рукой на поясном ремне переброшенный за спину пулеметный щит, придерживая другой рукой автомат, который висел у него на плече. Он слышал, как жаловался Васильев и что говорил Ванятка, и улыбался в темноте. Ко когда Васильев застонал, Андрей приказал:
- Смена! Бери, Ваня,- они подхватили станок за колеса, приподняли его, и Васильев, словно вынырнув из глубины, вздохнул:
- 0-о-о-у-у-у. И тяжелый же, черт!
- Папа Карло! - позвал Андрей, не сбавляя шага.
В начале марша, пока у всех силы только начали тратиться, надо было под станок ставить тех, кто послабей: Папу Карло и Ванятку, оставляя себя и Барышева на второй десяток километров. Он перехватил у Папы Карло автомат, Папа Карло, сдвинув скатку как хомут, нырнул под хобот. Андрей и Ванятка отпустили станок, Папа Карло крякнул под ним и сказал Васильеву:
- Есть три сорта человеческих отношений. Первый - один за всех, все за одного. Второй - каждый за себя и третий - каждый против всех. Понятно, парень?
Расчеты к пулеметам ротный подбирал сам, и под команду Андрея попали наводчиком Коля Барышев, вторым номером Ваня Козлов, а подносчиками Веня Милоградов и Ерофей Сушков, бывший работник скотобойни. От Вени в дни знакомства он получил имя Папы Карло. Папа Карло был крайне нескладен: длинный, худой, с длинной морщинистой, словно она была в заживших порезах, шеей, на которой болталась маленькая голова с оттопыренными ушами и невысоким лбом. Но из-под этого лба, из-под почти безволосых надбровных дуг выглядывали маленькие мудрые глазки. Лицо Папы Карло было в склеротических жилках, мешочках, над бескровной узкой верхней губой нависал длинный, вытянутый к губе нос, тоже в склеротических жилках, а подбородок кончался сразу же под нижней губой, убегая к морщинистому горлу.
Папа Карло был философом, видимо, его профессия сформировала в нем философский подход к жизни. Он воспринимал все, как свыше данное, никогда не роптал, выполнял безмолвно все приказы, тянул не ретиво, но и без внутреннего сопротивления солдатскую лямку, придя к выводу: «Ничего тут не попишешь. Война! Весь народ воюет! Сейчас человцы суть солдаты, и вся недолга! Многажды так было!»
- Тута-ка мы живем по первому сорту: один за всех, все за одного, - разъяснил Папа Карло Васильеву. - И коль ты с нами, не выпускай этого из головы. Расправь скатку под осью. Чуть левей. Ага. Сейчас хорошо легла. А то по хребту стукала.
Из шестидесяти шести килограммов «Максима» девятнадцать приходилось на тело пулемета, и его надлежало нести с особой осторожностью. На всех коротких маршах Коля Барышев нес его сам, опасаясь, что его могут стукнуть, погнуть прицел, сбить мушку, испортить механизм вертикальной наводки или повредить еще что-то. И сейчас он не отдал тело Ванятке, лишь сунул ему автомат Папы Карло, приказал Васильеву взять запасные стволы, инструмент и выпрямитель.
- Помалкуй! - не дал он ему ничего возразить, и Васильев, еще не опомнившись от станка, поволок всю эту снасть, бормоча:
- Нагрузились, как Ной перед потопом!
- Эх, деревня! - опять засмеялся над ним Ванятка, передразнивая его.- Нагрузились… Как Ной… Ты что думал, пулеметчики это только так? Только почет да красота?
- Ничего я не думал…- начал было Васильев. Но Коля остановил их: - Помалкуй, робяты. Чего зря языком молоть?
Коля Барышев, молчаливый, коренастый, деловитый Коля как бы уравновешивал вечно говорящего, дергающегося Ванятку, своего дружка и земляка. Коля был из тех сноровистых людей, которые в любых обстоятельствах находят наиболее разумное решение и, найдя его, сразу же приступают к делу.
Коля не знал, что такое праздность. Просто ничего не делать он не мог: вечно ему надо было чем-то заниматься, а если вдруг занятия не находилось, то Коля спал, считая, видимо, что коль нет работы, значит, надо спать.
Главным предметом его нынешних забот был их «Максим»: свежезеленый, без единой царапины. Они получали все ротное оружие в один день, на складе, прямо в заводских ящиках. Оружие было новейшим, с пристрелочными картами, с полным комплектом приборов для ухода за ним, чехлами, ремнями, всем остальным, что полагалось к нему. Коля Барышев на курсах пулеметчиков имел дело со старенькими, изношенными «Максимами», некоторые из них были времен первой мировой войны, хотя как учебные они вполне годились для бесчисленных разборок и сборок. А тут из крепкого березового ящика, который он сам и вскрыл, Коля осторожно, словно что-то взрывающееся, поочередно извлек разобранный «Максим», все части его, завернутые в бумагу, щедрейшим образом - храни хоть годы! - смазанные.