– Бесспорно, Алан, – широко улыбнулся Энтони. – Да вот уже без малого пятьсот лет минуло с тех пор, как было предложено подвергать все сомнению в познании истины. А сколько авторитетных умов человеческих испражнялось на эту тему за прошедшие годы! Но что толку? Человечество за две тысячи лет не стало лучше ни на йоту. В попытках созидания мы лишь приближаем разрушение. Только за прошлое столетие мы имеем две крупнейших во всей истории человечества мировых войны, массовые геноциды, истребления целых народов, ядерное оружие, глобальное потепление, перенаселенность. Твоего деда в его повествовании весьма волновала эта тема – он рассуждает о созидании и разрушении. Он лично прошел через страшнейшую войну, и он мог себе позволить рассуждать об этом. Человечество не умеет созидать – как показывает история, все, чего касается рука человека, тяготеет к разрушению, опустошению и вымиранию. Единственный созидательный, по сути своей, фактор – это растения, ведь они создают саму жизнь, порождая кислород, производят органические вещества с запасом энергии для питания живых существ. А человек, увы, деструктивен по сути своей.
– Пацифисты с «зелеными», знаете, не сильно способствуют улучшению мира. Не только человек деструктивен, – отмахнулся я, – вся природа такова. Дарвин, эволюция, круговорот веществ в природе, пищевая цепочка. Львы и акулы тоже не шибко-то миролюбивы. Не верю я в то, что можно следовать примеру растений, оставаясь человеком. Внутренняя суть хищника – нападать на жертву, а суть жертвы – от хищника прятаться.
– Весьма эгоистично и чертовски верно! – поддакнул Энтони. – Человеку свойственно на все вокруг навешивать маски и прятаться в собственных заблуждениях. Ровно об этом я и говорю – заблуждения окружают нас повсеместно, и мы безостановочно погружаемся в них. Кругом одни маски. Официантка тебе улыбается, но это вовсе не значит, что ей приятна встреча с тобой – она хочет казаться миролюбивой, потому что так принято. Любая религия приписывают божественному земной облик – это тоже маска. Придав неземному земные черты, мы как будто приближаем это, спускаем с божественного, недосягаемого, на свой уровень. Но это совершенно лишнее. Я, например, сторонник гилозоизма, что ли, то есть обезличенного участия всей материи в том, что принято относить к божественному. Творец в каждом из нас, в каждой окружающей песчинке. И лишь мы сами виноваты в том, что практически не способны обратиться к неисчерпаемым ресурсам своего организма. Мы привыкли молить Бога, потому что мы слепы и глухи, склонны относить все непонятное к ненормальному и аномальному. Я смотрю на эти заблудшие души, и порой мне хочется крикнуть во все горло: «Проснитесь, люди!». А они погружены в самогипноз, им не нужна самостоятельность, они хотят оставаться незаметными кирпичиками той или иной системы. Я бы хотел донести до людей суть их заблуждений, пробудить в них желание сбросить шоры, призвать их стремиться к диалогу с божественным, поверить в возможность чуда. Да никудышный из меня оракул. Вся надежда, – он повернулся к психологу, – на твою будущую книгу, Уилли – быть может, кому-то она да откроет глаза.
Вслед за тем мы перешли на обсуждение книги Уилла. Я, как фактический владелец дедовской рукописи, с легкой руки дал добро на ее использование в качестве материала для книги – наверное, это было лучшим, что мог ожидать мой предок. Вскоре наш разговор и вовсе перетек на обыденные темы, и мысли мои заняла Мэри и скорая будущая встреча – первая встреча! – с сыном Дэниелом.
* * *
…Боль, жуткая, едва переносимая боль во всем теле. Сложно дышать, каждый вдох разгорается изнутри все пожирающим пламенем, распирая, словно вилами, грудную клетку. Хочу двинуть рукой, но окружающая темнота не дает понять, удается ли мне это. Не чувствую ни рук, ни ног, телом правит боль…
…Мерзкий свист, громкий и протяжный; он повсюду, нет от него никакого спасения. Свист, способный и мертвого поднять на ноги. В какой бы угол о него забиться?..
…Умиротворение, спокойствие, долгожданные тишина и покой. Счастье, если оно есть, должно быть таким…
* * *
Неясный шум пробудил меня, я с трудом разлепил веки и вновь резко зажмурился, затем заставил себя медленно приоткрыть глаза – вокруг белые стены. Я в больнице?
Кто-то невидимый коснулся моей руки, и я откуда-то издалека услышал едва различимый голос:
– Слава богу, ты очнулся.
Вслед за словами перед моим взором появилось знакомое лицо – это была Мэри, она поцеловала меня в лоб. Так целуют покойников, подумалось почему-то. Я был рад видеть ее.
– Этой рай? – прошептал я совершенно чужим голосом, который с трудом не узнал.