Красноречив, но это не значит, что способен на хитрую и продуманную вивисекцию, которой, как полагала миссис Вагнер, он ее подверг. Может быть, с разными женщинами он использует и разные методы, в разных пропорциях смешивая выгоду с причиняемой болью? А может, это твердость, которую она проявила ночью, заставила его изменить свои планы, решить в пользу более стремительного финала, с тем чтобы инициатива осталась за ним. Так что это все-таки было — полный обман или обман частичный? Она понимала, что все еще не решила для себя этот вопрос, но кое-какие пути к решению она имела.
Два наиболее часто набираемых телефонных номера на его мобильнике имели первые цифры, указывающие на женевское местонахождение абонента. Хоть эту малость телефонистка могла подтвердить. Набрав первый из номеров, Анна стала ждать. Спустя какое-то время включился автоответчик. Текст был записан сначала по-английски, потом — по-французски. Женский голос произнес его с легким американским акцентом, без запинки, очень по-деловому, на этот раз без всякого намека на секс:
«Вы звоните в галерею „Маттерман“. Сейчас нет никого, кто бы мог вам ответить. Пожалуйста, оставьте вашу фамилию и номер телефона, и мы вам перезвоним».
По второму номеру (домашнему?) также ответил автоответчик. Текст был другой, но голос — тот же самый: «Энтони и Жаклин сейчас нет дома. Оставьте ваше сообщение после сигнала. Или же, если это срочно, позвоните на мобильник...» Слова произносились четко, деловито. Непохоже на женщину, которая может так опростоволоситься с наркотиком.
Она успела записать еще два номера, но карандаш был тупой, и она не была уверена в цифрах. Первый номер оказался русским — номер телефона где-то на окраине Санкт-Петербурга. Раздалось гудка три, прежде чем ответил мужской голос. Когда трубку подняли, она вдруг поняла, что понятия не имеет, что собирается сказать. Голос ответил по-русски.
— Алло! Вы говорите по-английски?
— Да. Говорю. — И по тому, как он это произнес, было ясно, что говорит он хорошо.
— Я из галереи «Маттерман» в Женеве, помните? У меня вопрос относительно картины, насчет которой вы нас, по-моему, консультировали в начале года. Кажется, это было в январе.
Пауза. Либо его английский внезапно дал сбой, либо ему не понравилось услышанное.
— Кто это говорит?
— Ну... сотрудник галереи «Маттерман» в Женеве, Швейцария.
— Тони рядом с вами находится?
— Нет, нет. Тони и Жаклин сейчас нет, но...
— Простите, но вам, должно быть, дали неверный номер. Ничем не могу быть вам полезен.
И трубка замолкла. Анна нажала на рычаг. И тут же раздался телефонный звонок.
А вдруг это он? — поймала себя на мысли Анна, и рука ее сама потянулась к трубке. — Звонит, чтобы проверить, все ли в порядке... Но она уже знала, что это не он, еще прежде, чем услышала в трубке голос ресторанного администратора, искренне желающего помочь. Мистер Тейлор говорил, что ей нужен поезд на Ареццо, чтобы ночью непременно быть во Флоренции. В 7.20 последний экспресс, а станция в тридцати километрах отсюда, и в воскресный вечер, учитывая пробки, дорога может занять время. Он на всякий случай заказал такси, которое ждет внизу, но если она передумала, он может его отменить.
Она вдруг сообразила, что должна сейчас же позвонить в аэропорт и заказать себе другой билет. В довершение иронической ситуации билет, который он ей купил, был, как и следовало ожидать, на чужое имя, и ей, возможно, предстояло сейчас самой оплатить дорогу домой. Но номер, когда она, наконец, дозвонилась, оказался занят, а она не хотела пропускать поезд. Вместо звонка она попросила администратора поменять на лиры остаток ее английских денег на случай, если ей понадобится покупать новый билет.
По тому, как он махал ей рукой, стоя на крыльце, она понимала, что он рад от нее отделаться. К концу туристского сезона он включит их в качестве примера в какую-нибудь диковинную историю о насилии в браке и супружеских разрывах. Но даже и такая история не будет столь красочна, как реальность и правда, в чем бы она ни состояла.
Путь до Ареццо занял почти час. Она сидела, глядя, как меняется пейзаж за окошком — сначала лес, потом кустарники, перемежающиеся кое-где рощицами оливковых деревьев по мере того, как поезд продвигался на юг, спускаясь с гор в долину. Проехали Казентино. Она вспомнила утро их отъезда из Флоренции (неужели и вправду это было только вчера?), как солнце било в глаза, а в голове ее роились старинные легенды о роке и нечистой силе. Непонятно теперь только, насколько она сама еще недавно была близка к тому, чтобы потерять свою душу. Потому что, как ни странно, сейчас она была в полном порядке — женщина, движущаяся вперед на высокооктановом топливе любопытства в смеси с возмущением.
Она отвела взгляд от окна. Напротив нее на сиденье примостился, как старый и верный компаньон в путешествии, кожаный саквояж. Он был настолько элегантен и совершенен, что выглядел не столько подарком, сколько знаком самоуважения.
Можно добавить в список нелепостей. Если он проходимец, специализирующийся на ограблении любовниц, к чему тогда тратиться на дорогие подарки? Вероятно, каким-то хитрым образом они тоже язляются частью замысла. Спать с женщинами до одурения, так, чтобы те уж совсем потеряли голову, а потом бросать, оставляя им что-нибудь на память. И все-таки это не разрешало загадки, зачем тратить столько денег на человека, которого после собираешься ограбить?
Если только ты точно не рассчитываешь все это вернуть. Конечно; если планируется потом все забрать, то какая разница, сколько стоит подарок? Все равно он недолговечен. Исчезли ли из квартиры Софи Вагнер вместе с коврами и драгоценностями и подарки, которые она привезла из России? И грозит ли ей, Анне, та же участь — вернувшись когда-нибудь домой, обнаружить, что вместе с пропажей компьютера и стереосистемы пропал и саквояж? Не исключено, что этот саквояж ценнее чего бы то ни было в ее доме.