Если мы говорим про какую-то техническую характеристику, искусственный интеллект — это не обязательно история про воспроизведение человеческого интеллекта и вообще логики человеческого мышления. Если взять специалистов по искусственному интеллекту и попросить их объяснить, что такое сознание или интеллект, то мы окажемся в большой технической и гуманитарной проблематике, которая несводима к какому-то единственному определению.
Сегодня уже почти научная аксиома, что нет ничего, что нельзя алгоритмизировать, оцифровать. Может быть, мы видим уже на высоком разрешении, как работают нейроны, как они устанавливают новые связи. Это же все, наверное, поддается бинарной логике, бинарному шифрованию? Мы можем произвести простейший мыслительный процесс на машинной основе? Для этого нужен практик нейронауки. С нынешней научной колокольни можно сказать: мы можем воспроизвести только то, что знаем, или мы можем положиться на волю случая, на волю перебора клавиш обученной стаи обезьян, которые через миллиард лет напишут "Войну и мир", а может быть, не напишут. Если мы до сих пор не можем понять, как это работает, мы можем воспроизводить только то, что знаем. То есть мы закладываем существующее человеческое знание и задачи в машины, которые с большей или меньшей успешностью их воспроизводят.
Илон Маск постоянно поднимает вопрос о том, что нас поработит искусственный интеллект. Смотрите, говорит он, вот Путин ставит на искусственный интеллект, Китай ставит на искусственный интеллект: все, конец человечеству. В процессе выполнения алгоритмических задач машины все равно могут сделать вещи, которые нам сильно навредят. Сейчас мы поручаем машинам оценку кредитоспособности человека, машина принимает решение по увольнению или оставлению каких-то сотрудников.
Машинам поручаются задачи, которые исключают эмпатию, проводят человеческие судьбы и личности по цифровому ведомству.
Человечество тоже учится взаимодействовать с новыми технологическими решениями. В конечном итоге это история про новый социальный договор. Если нам нравится, что у нас есть автоматизированная система выдачи кредитов или автоматизированное увольнение, и мы готовы мириться с теми дискриминациями и ущемлениями, которые это производит, значит у нас такая судьба. Все равно решать, в конечном счете, нам. Со временем будет заменяться все больше и больше частей человеческого тела. Где та грань, за которой мы превратимся из человека в киборга?
Как только вы начинаете заменять какие-то части организма - а организм это делает естественным образом, потому что клетки обновляются - в какой-то промежуток времени ваш организм не идентичен самому себе, потому что все биологическое в нем обновилось. То же самое касается и истории про протезирование или про киборгизацию. Это, кстати, обсуждалось и до киборгизации, когда речь заходила, например, о донорских органах: во мне живет орган другого человека - это я или уже не я?
А голова профессора Доуэля на столике с подключенными приборами — это личность, это профессор Доуэль? Вопрос в том, чувствуем ли мы сейчас себя личностями с учетом того, что мы все уже сейчас в определенном смысле киборгизируемся, выносим целый ряд когнитивных функций за пределы собственного организма. Предположим, что сейчас перед нами на столике на троих лежит два смартфона — это наш выносной мозг, выносная память, выносной калькулятор, коммуникативный инструмент, зрение. И так мы можем перечислить огромное число функций, которые еще 20 лет назад были полностью интериоризированы, мы не выносили их наружу, за исключением, может быть, каких-то отдельных технологий (часов, например).
Говорить о том, что человек – киборг, только потому или только тогда, когда у него появляется искусственная рука с какими-то цифровыми функциями, — это немножко самонадеянно. Мы все включены в некоторое поле цифровых взаимодействий как элементы в огромном киборг-организме, хотя бы в границах города. Или интернета, глобальной сети: это некая ноосфера, и мы все – части, матрицы технологизированной экосреды.
Но… Сегодня есть девайсы, которые ты носишь на себе, есть вживляемые чипы, карта "Тройка" в ладони… Это вопрос о том, насколько безопасным и безболезненным со всех точек зрения мы считаем включение машинного в собственную телесность. Одно дело, когда это почти вынужденная мера для восстановления каких-то функций. А другое дело, когда мы дополняем свои возможности чем-то, что нам дают технические средства. Вот здесь всегда встает вопрос не только медицинской безопасности, но и того, насколько целесообразно вторгаться в собственную телесность, чтобы подкрутить какие-то чисто технические винтики.