После того, как меня спасли, я вернулся с синяками и мышечной атрофией в то место, где мне сначала оказали помощь, восстановив способность ходить и вылечив вывихнутое плечо. Когда меня привезли с Ближнего Востока через немецкий военный госпиталь в пригороде Мюнхена, я был в полном порядке, не считая незначительных травм. Я вспомнил, как услышал сообщение по телевизору, когда моя маленькая солдатская история получила широкую огласку в СМИ.
— Лейтенант Эван Натаниал Арден, снайпер морской пехоты, прибыл домой с небольшими травмами и атрофией мышц, но в остальном оказался целым и невредимым.
Но после того как я вернулся домой, все пошло не так: меня выперли из морской пехоты, основываясь на диагнозе врача, который главным образом хотел написать книгу-бестселлер, и я, в конце концов, связался с парнем, который привел меня к моему нынешнему роду занятий – работе снайпера для Чикагской мафии.
Католический школьник пошел по плохой дорожке.
Мой инспектор по правам заключенных была поблизости, разговаривала с начальником моего тюремного блока о том, когда меня могут перевести в общую тюрьму. Я слышал, как она назвала имя Марка Дункана, военного психиатра, которого назначили мне после отставки. Видимо, он справлялся обо мне и, скорее всего, пришел в ярость, потому что не предвидел такого поворота событий. Он гордился своей работой и думал, что помогает мне.
Может быть, он и помогал, просто этого было мало.
Трейси, мой инспектор, была коренастой блондинкой за тридцать. Когда она начала говорить, то наклонилась, чтобы посмотреть мне в лицо, но ее слова не были достаточно интересны для меня, чтобы обратить на них внимание. Она коснулась моей руки, и, хотя части моей души хотелось закричать и уклониться от прикосновения, я не пошевелился.
Не видел смысла.
Сколько часов или дней прошло с тех пор, как меня схватили и вытащили из моей квартиры, по правде говоря, не особо отложилось в памяти. Я не думал, что это было так уж давно, но время не имело для меня большого значения. Мои действия в течение того дня много раз проигрывались в голове – выражение глаз Бриджет, когда я выстрелил из пистолета в ее лицо, желание перестрелять всех в автобусе, едущем по Мичиган-авеню, а затем, в конечном итоге, дверь гаража разнесенная к чертовой матери из-за постоянного шума; ужас от того, что меня прижали к полу, когда спецназ брал меня под стражу, мольба, чтобы кто-то просто убил меня, последовавшее за этим чувство облегчения, когда я понял, что с О́дином, моей пиренейской горной собакой, все было в порядке; двоякое чувство от того, что я увидел в коридоре Лию и от того, что я знал, что она наблюдала за мной, когда меня уводили в наручниках – всего этого было достаточно, чтобы вывернуть мой мозг наизнанку.
Лиа Антонио.
Она была красивой, темноволосой женщиной, которая оказалась в моем доме в Аризоне во время моего изгнания. В итоге она заняла место в моей постели и голове гораздо большее, чем я ожидал или даже хотел. Теперь я изо всех сил цеплялся за мысли о ней – все остальное, о чем я думал, было слишком полно выстрелов, сирен и крови.
Я не знал, как ей удалось найти меня, и счастливая случайность, которая помогла это сделать в том месте и в тот момент, была просто фантастической.
Пока эти мысли стремительно проносились в моей голове, я услышал тяжелые шаги заключенных и персонала тюрьмы, проходивших мимо медсанчасти, мимо кроватей и столов, и окончательно затихшие в проходе. Все, что происходило вокруг меня, фиксировалось мной по мере того, как имело место быть; но только не имело никакого значения. Мне было все равно. Мне не хотелось быть частью всего этого.
Я до сих пор жалел, что не забрал тогда ни у кого жизни – если бы я сделал это, меня бы убили. Если бы меня убили, то я не оказался бы здесь, удивляясь, какого хрена я влип в такой переплет. Я должен был идти дальше – быть умнее. Предполагалось, что у меня впереди целая жизнь.
— Ты смышленый мальчик, Эван, — говорит мать-настоятельница.
Я знаю, что она права. За последние пару лет я узнал больше, чем она даже догадывается.
— Ты далеко пойдешь.
— Просто подпишите бумаги, — говорю я, толкая их через стол к ней поближе. Как только она закончила выводить каракули на нижней строке, я притянул бумаги обратно к себе и вложил их в коричневый конверт. — Удачи со следующим воспитанником.