Эти несколько дней, первых на войне, совсем выбили Николая из сил. Организационные вопросы, формирование роты, приёмка с НЗ новых КамАЗов, их техническое обслуживание. Казалось, всё это никогда не кончится. Непривычным здесь было всё, от образа жизни до образа мыслей. Но самым неудобным для офицеров после своих воинских частей было достаточно вольное отношение к субординации, усугубляемое тем, что половина не носила на форме знаков различия. (Оказывается, при проведении боевых операций, или при возможном боестолкновении, знаки различия снимаются. Однако от постоянного сгибания и разгибания усики на звёздочках и на кокардах ломались, а ближайший военторг находится на большой земле. Вот и отличи офицера от прапорщика, а, порой и молодого офицера от солдата. Тут ещё притирка коллектива. Шутка ли: все, от прапорщика до последнего солдата, из разных частей и гарнизонов. Хорошо ещё, что зампотехом роты у него однополчанин, лейтенант Толик Мальцев. Толян ещё в части нравился Николаю своим неунывающим характером. А здесь за эти дни они очень крепко сдружились. Солдатам определили место под палаточный городок, а командному составу выделили два облезлых модуля. В первый же день своего пребывания в лагере война показала им своё звериное лицо. Солдаты устанавливали палатки под бестолковые команды командиров взводов, Коля с Толиком обустраивались в своём модуле, когда шум голосов прервал это занятие. Выскочив на улицу, офицеры увидели толпу военнослужащих, спешащих к КПП лагеря.
— Что случилось? — спрашивал каждого, кто попадался на пути Николай. Люди отмахивались и спешили мимо. Фантазия услужливо рисовала картины, одна страшнее другой.
— Сразу видно, что новенькие, — наконец откликнулся какой-то военный, — наши с боевого выхода возвращаются. С ближнего блокпоста передали. Сейчас подойдут.
Ребята, смешавшись с толпой, тоже стали глядеть на дорогу. Наконец вдали показалась колонна из трёх БТРов с людьми на броне.
— Не дай бог, убило кого, — произнёс один из встречающих с биноклем, — на передке первого БТРа что-то привязано.
Толпа замерла в тревожном ожидании. Колонна приближалась, и уже через несколько минут невооружённым глазом можно было увидеть что-то длинное, завёрнутое в брезент. Край брезента, плохо закреплённый, трепался по воздуху. Ворота КПП открылись, и боевые машины въехали на территорию лагеря. Толпа с тревожным гулом расступилась. На броне сидели усталые, чумазые солдаты. Сверху спрыгнул командир взвода и подошёл с докладом к высокому военному без знаков различия, видимо ротному.
— Кого? — оборвал доклад ротный.
— Смирнов, — так же коротко ответил командир взвода, — уже на выходе из боя. Сразу наповал. Даже не пикнул.
— Напишешь подробный рапорт. Схему приложишь. Занимайтесь, — глухо произнёс сразу осунувшийся ротный и, ссутулившись, как будто взвалив на себя непосильную ношу, пошёл прочь. И тут из толпы раздался вопль. Какой-то боец рванулся из толпы к машине, вцепился руками в окоченевшее тело и запричитал:
— Сёма! Что же ты? Да как же так? Что я тёте Вере скажу? Ты же мне как брат был! Гады! Стрелять их всех! Их давить надо! Всех давить! Что же это, Сёма? Как же ты так не уберёгся? Гады! Стрелять их!
Он рванул к ближайшему солдату и попытался сдёрнуть автомат с его плеча. На нём повисло несколько человек, но боец всё старался вырваться. Солдаты отвязали тело и понесли куда-то вглубь лагеря под стенания друга погибшего, который всё рвался то к Сёме, то мстить… Тело погибшего мерно покачивалось в такт шагам, а из-под отогнутого края брезента в небо глядели невидящие глаза молоденького солдатика. Его обескровленное лицо ещё долго стояло перед глазами.
Этот случай заставил Николая задуматься над тем, что в ближайшем будущем и ему со своим подразделением, возможно, придётся оказаться в бою. Здесь то он и вспомнил про Сашу Лошака, того самого офицера, с которым на аэродроме его познакомил Ринат. Санька с готовностью согласился быть консультантом. Вдвоём они быстро составили программу подготовки роты к боевым действиям, и Николай стал внедрять её в жизнь. Солдаты тренировались молча, недовольно сверкая глазами, а прапорщики почти открыто роптали, ссылаясь на другие роты, где люди спокойно готовили свои машины и отдыхали в свободное время. Коле и самому не очень улыбалось всё своё свободное время убивать на эту подготовку, но лицо убитого солдата постоянно стояло перед глазами, а впереди был первый рейс через раздираемую кровавой междоусобицей страну, и очень хотелось жить самому и сохранить жизнь своим солдатам. Санька часто забегал в модуль к ребятам и. рассказывая о боях, в которых ему приходилось участвовать, практически передавал им свой опыт. Рассказывал Лошак о зверствах духов. В этих краях жестокость по отношению к врагам исторически являлась вполне нормальным явлениям. Во время первых рассказов Саши, Коле казалась ужасной та ответная жестокость со стороны наших солдат. Однако потом он начинал понимать, что, находя своих друзей истерзанными, со следами жестоких пыток и издевательств, солдаты просто не могли не ожесточиться душой. И эта эфемерная идея урегулирования межнациональной розни уже после первых потерь перерастает в реальное оправдание своей войны с духами: «кровь за кровь». Естественно, Николай совершенно не был готов сейчас идти и резать всех подвернувшихся под руку «духов». Он понимал солдат умом. Но душа всё равно протестовала.