На третий день Хастатов предложил:
— Слушай, Мишель, чего мы здесь будем киснуть? Поедем в Кизляр, поохотимся. Комендантом там мой приятель Катенин.
— Павел Катенин?— удивленно вскинул брови Лермонтов.— Не капитан ли Преображенского полка, ко-
торый написал для декабристов гимн, за что и был, кажется, сослан на Кавказ?
— Он самый.
Михаил Юрьевич вспомнил слова гимна, который студенты Московского университета иногда вполголоса пели:
Отечество наше страдает Под гнетом твоим, о злодей!
Коль нас деспотизм угнетает,
То свергнем мы трон и царей.
Хотя для Лермонтова и было заманчиво увидеть автора гимна, но срок подорожной, выданной Пятигорским комендантом для выезда к месту службы в Нижегородский полк, был на исходе — опоздание могло обернуться неприятностью, поэтому, видимо, надо отказаться.
— А мы сделаем так, что неприятности не будет,—
улыбнулся Хастатов.— Вернемся из Кизляра, я довезу тебя до Моздока, а там линейный доктор выдаст тебе свидетельство, где будет сказано: прапорщик Нижего
родского полка господин Лермонтов, следуя к месту службы в Кахетию, по дороге захворал, пролежал в полковом лазарете неделю.
Так и сделали. В Кизляре в гостях у Павла Ивановича Катенина поохотились в зарослях камышей на уток. А потом в Моздок. Там Лермонтов получил свидетельство о недельном пребывании в лазарете, распрощался с Хастатовым и по Военно-Грузинской дороге выехал в Кахетию.
В тот же год в начале зимы в Пятигорск к старикам Шан-Гиреям приехал Хастатов уже в штатском. Павел Петрович, чем-то напоминающий крымского татарина, удивленно уставился на родственника:
— Еким, пошто не в военной форме?
— А я все-таки, добился, выхлопотал отставку,— довольно ответил Аким Акимович.
— Значит, в «Земной рай» теперь?
— Да! Уж теперь я развернусь.
— Ну, а какие новости в Ставрополе?
— Нижайший поклон от свояка, Павла Ивановича Петрова, с превеликим удовольствием передаю,—га-лантно наклонил голову Хастатов.— Второй поклон от Мишеля.
— А он как оказался в Ставрополе?
— Случай, дорогой зятюшка! Из Грузии Мишеля по делам службы сразу же направили в Азербайджан с весьма важным поручением. Оттуда он берегом Каспия приехал на Терек, по Черкасскому тракту на Кубань, а затем в Ольгинское укрепление, где стоял его эскадрон. Но своих не застал на месте: эскадрон пошел сопровождать государя, ехавшего в Грузию инспектировать войска укрепления Линии вдоль берега Черного моря. Мишель на перекладных — в Ставрополь...
— Зачем?—перебил Хастатова Шан-Гирей.— Ехал бы вслед за своими.
— Да, я не сказал, что еще на первом пути в Оль-гинское Мишеля обокрали контрабандисты в Тамани; вещи, деньги, оружие — все стащили. Остался гол как сокол. Вот и пришлось в Ставрополе занять у Петрова денег да заказывать зимнее обмундирование, купил оружие. А пока портные шили, он снял номер у Найтаки и пишет, знаете ли, «Записки офицера с Кавказа». Там и описал, как его обокрали в Тамани, а потом еще два случая из моей жизни: про татарочку — ту, которая жила у меня,— и про то, как я в Червленой скрутил руки пьяному казаку, зарубившему шашкой офицера.
— Теперь ясно, благодарю, объяснил.
— Ясно, да не все, главные новости еще впереди,— загадочно сказал Аким Акимович.
— Вот как? Что же еще?
— Государь император повелел перевести Мишеля в Россию, в Новгород, в Гродненский гусарский полк.
— Ай, как хорошо!—радостно всплеснул руками Павел Петрович.— Все ж таки Елизавета Алексеевна вызволила внука с Кавказа. Вот молодец!
— Без помощи других людей вряд ли бы вызволила,— возразил Хастатов.
— Кто же помог?
— Есть у нас на Кавказе порядочные люди с большими чинами. Командир Нижегородского драгунского полка полковник Безобразов— вот кто помог нашему Мишелю.— И Хастатов рассказал о том, что ему по секрету передал генерал Петров. Оказывается, когда Николай I проводил смотр нижегородцев в Кахетии, то спросил Безобразова о Лермонтове, которого не было в строю. Безобразов ответил, что прапорщик Лермонтов исполняет весьма ответственное поручение: достав-
ляет важный приказ главнокомандующего бакинскому коменданту. На вопрос царя о службе прапорщика Безобразов ответил: «Сверх всяких похвал, с усердием и честью, ваше величество!» Вот после этого-то государь и смилостивился, повелел перевести Мишеля в Россию...
— Мишель, наверное, рад... Махнул поди в Тарханы. Елизавета Алексеевна, горемычная, все глаза выплака-ла,—-сказал Шан-Гирей.
— Пока нет,—махнул рукой Аким Акимович,—не в Тарханы и не в Новгород к новому месту службы поехал, а снова в Кахетию.
— Зачем?
— Надо, говорит, попрощаться с офицерами полка и лично отблагодарить Безобразова за выручку. И поехал не один, а с декабристом, князем Одоевским, которому заменили сибирскую ссылку службой рядовым в Нижегородском полку.
— Вот она, молодежь!—всплеснул руками Павел Петрович.— Елизавета Алексеевна ждет не дождется его, а он, видите ли, поехал прощаться в Кахетию, на другой край света...
ПОСЛЕДНИЕ СВИДАНИЯ
Летний сезон 1838 года был на редкость шумным. Приехало много семей дворян, чиновников, купцов и промышленников, офицеров и солдат. Бульвар кипел от народа, на базарном пятачке и в лавках не протолкнуться. Были забиты полностью номера ресторации, частные квартиры нарасхват, и местные владельцы домов заламывали высокие цены. Гости, вздохнув, безропотно платили: не жить же под открытым небом.
К врачам казенных заведений попасть тоже не просто: надо выстоять в очереди полдня, легче — у частника. Частной практикой занимались и военные доктора.
Сделав обход в палатах офицерского госпиталя, Майер направился к себе на квартиру, зная, что там ожидают его пациенты. Ему хотелось закончить прием и пойти в Емануелевский сад на представление приехавших иллюзионистов — редкое развлечение в здешних местах.
Вот и серенький, неказистый дом в верхней части города. В коридорчике уже ждали дамы и господа. Один
за другим входили они в «лекарскую», разочарованно оглядывались, какая убогость: ни ковров, ни картин, как у других, стол, два стула, кушетка, накрытая белой простыней, да умывальник в углу. Но зато сверкающая чистота и свежий воздух, проникающий через открытое окно, откуда доносилось птичье щебетание.
Последнего посетителя Майер отпустил перед закатом солнца. Посмотрел на часы: надо спешить. Снял халат, помыл руки, велел хозяйке убрать «лекарскую» и вошел в смежную комнату, где на столе ожидал его легкий ужин. Только успел выпить молока, как из-за портьеры показалась хозяйка:
— Николай Васильевич, кто-то еще просится к вам.
Майер сердито махнул рукой, хозяйка поняла жест,
но через минуту снова показалась ее голова в чистом белом платке:
— Не уходит, говорит, крайне нужно.
- — Кто он?
— По одежде — солдат, мундир белый.
«Солдат в белом мундире?.. Такую форму носят нижние чины Нижегородского драгунского полка... Интересно, зачем пожаловал нижегородец?»—недоуменно подумал Майер.
— Фамилию не называл?
— Нет, но очень уж просится.
— Хорошо, сейчас выйду...
У порога приемной стоял невысокого роста рядовой. Благородные черты лица — высокий лоб, большие голубые глаза, прямой нос, аккуратные усы. Солдат снял фуражку, приятным голосом представился:
— Честь имею, Одоевский Александр Иванович.
«Одоевский!.. Да это же декабрист, друг Бестужева!»— пронеслось в голове доктора. Вспомнились бестужевские слова: «Кроткий, умный, прекрасный князь
Александр был рожден для науки и искусства. Но, как всякий истинный патриот отечества, он не мог равнодушно смотреть на человеческие страдания и вступил в тайное Северное общество...»
Николай Васильевич знал, что этот человек, будучи еще совсем юным офицером лейб-гвардии, первым 14 декабря вывел взвод Московского полка на Сенатскую площадь. Верховный суд приговорил его к двенадцатилетней каторге. Одоевского заковали в цепн и доставили в Читинский острог.
«Так вот он какой!»—подумал Майер, пригласив гостя сесть, и задал традиционный вопрос: